Искусство воскрешения

Едва научившись разбирать буквы, она запоем стала читать жития святых, заключенные в старые кожаные переплеты скудной храмовой библиотеки. Под воздействием мартирологов, прежде всего истории святого Теобальда[31], она и проснулась той ночью с твердой решимостью превратиться в святую. Все спали, а она на цыпочках выбралась на улицу, перешла дорогу к церкви и, припав к замшелой двери с медными гвоздями, пообещала сделать все возможное, чтобы потягаться со святым Теобальдом.

В одном из библиотечных фолиантов она вычитала, что детство этого итальянского святого, уроженца города Альба, походило на ее собственное: он также остался сиротой, был усыновлен добродетельным семейством и исполнял обязанности ризничего. В особенности Магалену восхищало, что в детстве святой во искупление обыденных грехов спал в дверях храма, совсем как она.

— Да, Богородичка, — сказала она, подняв лицо к звездам, — я тоже когда-нибудь стану святой.

И так она прикипела к церковным делам и привязалась к Святой Деве, что дон Эденико не поленился вырезать для нее похожий образ вышиной в метр и двадцать сантиметров, чтобы она могла молиться в спальне. Выбрал древесину ульмо и работал с великим тщанием. Многие соседи в восхищении уверяли, что статуя вышла красивее и благостнее, чем та, что в храме.

Магалена Меркадо так и не поняла, как, когда и где она сбилась с пути святости и пошла по дорожке, приведшей ее к нынешнему ремеслу. А может, поняла. Может, это случилось в тот день, когда толстый багроволицый падре, мучимый тиком, привел ее в исповедальню и усадил к себе на колени. Ей тогда было лет пять или шесть, а священник продолжал делать то, что сделал с ней тогда, все годы, пока она подвизалась ризничей. Впрочем, не только священник, но и (хоть и нежнее, так что она почти принимала все за игру) ее так называемые братья, которые с самого детства не уставали напоминать ей, что она — всего лишь несчастный подкидыш.

Когда ей сравнялось одиннадцать, она стала замечать, что вкус к плотским играм едва ли не перевешивает стремление к святости. «Яблочко от яблони», — шушукались богомолки, застукавшие ее как-то раз с приятелем братьев за приходским домом. Она не слишком удивилась, потому что давно уже начала догадываться, что ее настоящей матерью была Праделия Гонсалес, — с тех самых пор, как ее начали посылать одну за покупками и она научилась навострять уши, слыша сплетни в лавках.

Но Праделию Гонсалес, самую беспутную девку селения, нашли мертвой у канавы, протекавшей возле ее дома: снизу до пояса раздета, голова размозжена мукомольным жерновом, в промежность вбито деревянное распятие. Случилось это ровно три года спустя после обнаружения Магалены на паперти. Убийц не поймали. Молодая, простоволосая, неграмотная — разве что расписаться умела — Праделия Гонсалес отличалась сметливостью и невероятной щедростью ко всем без разбору самцам. У нее было четверо сыновей (поговаривали, что случались и дочки, но их она раздаривала) — все с разным цветом глаз. Она и сама не могла бы точно сказать, от кого они народились. Деревенские остряки прозвали ее Камнем Преткновения. А когда стало известно, что и падре ее обрабатывает, — Крестильной Купелью.

Утром Вербного воскресенья двенадцатилетняя, но расцветшая на все пятнадцать Магалена узнала, что падре Сигфридо был любовником Праделии Гонсалес и, возможно, отцом нескольких ее младших отпрысков. Она содрогнулась от отвращения при мысли, что человек, творивший над ней такой срам с ее пяти лет, может, Пресвятая Дева, приходиться ей отцом. И возненавидела его всей душой. С того дня она стала преследовать его повсюду, изводить в храме и вне храма, при всем честном народе задавая один и тот же вопрос: правда ли, что он ее отец? Ведь не врут же люди? Пусть признается перед лицом Богородицы. И она так его измордовала, так приставала к нему на людях и наедине, что прихожане начали перешептываться, и падре ничего не оставалось, как просить о переводе и бежать от попреков настырной соплячки (к тому же пошли слухи о его причастности к убийству Праделии Гонсалес — из-за креста в матке). Она втихомолку собрала узелок с одеждой, упаковала деревянную статую Богородички и уехала следом за ним. Она и на краю света до него доберется. Дала такой обет Богу и Святой Деве.

Так она и переезжала за ним из города в город, из села в село, из прихода в приход (чтобы выжить, стала торговать телом — единственной собственностью, с которой к тому же управлялась лучше всего). Всегда ухитрялась узнать, куда направили падре, и через некоторое время появлялась там неотвратимо, как злокачественная опухоль или пятно на совести. Повязав голову черным платком, она на цыпочках входила в храм, осеняла себя крестом, садилась в последнем ряду слева и, пока он служил литургию, жалостливо всматривалась в девочек на скамьях, пытаясь понять, с какой из них этот богомерзкий подлец вытворяет то, что вытворял с ней.