Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953

Ленин обличал взяточничество как гнусное преступление еще в 1918 г. Но он полагал, что это преступление присуще капитализму и, следовательно, исчезнет в ходе социалистического строительства. Представление о взяточничестве как «родимом пятне капитализма» пережило войну³⁰. Спустя более 30 лет после революции юристы-практики и ученые продолжали именовать преступления позорными остатками капиталистического прошлого. Согласно официальному нарративу, хотя преступления в Советском Союзе изживались, преступность еще существовала, поскольку, несмотря на ликвидацию эксплуататорских классов, буржуазное «окружение», его «идеология», взгляды, привычки пока не были полностью искоренены. Пресловутые развращенные нравы царской бюрократии якобы заразили советских функционеров, преодолев революционный рубеж. Тень «чуждого» образа мыслей продолжала витать над некоторыми государственными работниками. С этой точки зрения, взяточничество представляло собой редкий, отмирающий пережиток идеологии частного капитала, характерный лишь для небольшой горстки «наиболее отсталых», корыстных советских граждан³¹. Считалось, что коррупции неизбежно придет конец в результате улучшения условий жизни и быстрого повышения «сознательности» и культурного уровня населения³².

Упорная живучесть взяточничества после великой победы над фашизмом представляла собой идеологическую дилемму, которая лежала в основе любых попыток борьбы с этим явлением. После того как революция привела к власти большевиков, сменилось уже целое поколение, и теперь существование взяточничества становилось пятном на тщательно выстраиваемом образе Советского Союза за рубежом. Любой намек на то, что взяточничество продолжает играть важную роль в советской жизни, повредил бы имиджу новой сверхдержавы, стремившейся служить всему миру экономическим и моральным образцом. Новоиспеченные социалистические «народные демократии» Восточной Европы и страны «третьего мира», которые СССР старался убедить присоединиться к социалистическому лагерю, могли усмотреть в коррупции (а также других преступлениях и негативных социальных явлениях) большой изъян социалистической перспективы. В пропагандистской войне с США и Западной Европой коррупция могла подпортить официальную саморепрезентацию Советского Союза. Фактически превалировало мнение, что советские действия на европейском фронте на время убрали старательно охранявшуюся стену между капитализмом и советским социализмом и в СССР с Запада проникли опасные идеологические влияния. Говоря словами историка А. М. Некрича, «война разорвала границы, сломала заслоны, надежно оберегавшие души советских людей от “инфекции капиталистической заразы”»³³.

Действительно возникли опасения, что коррупция в государственных учреждениях способна подточить легитимность государственных институтов и самой партии в глазах населения. Советские правоведы в теории проводили различие между государством и его представителями. Закон являлся орудием государства; он не предназначался для защиты индивидов от государства или его политики, поскольку в социалистическом обществе государство по определению служило интересам всего советского народа. Зато закон гарантировал гражданам защиту от злоупотреблений отдельных государственных представителей³⁴. Но, как поняли советские руководители, рядовые граждане далеко не всегда видели эту разницу и частенько считали коррумпированного местного ответственного работника лицом самого государства. Народное возмущение отдельными бюрократами могло перерасти в сомнение в государственной власти. Если люди будут думать, что партия смотрит на взяточничество сквозь пальцы, подчеркивалось в письме Минина, это грозит вызвать среди населения значительное недовольство и утрату веры в советскую власть. Кроме того, коррупция угрожала монополии режима на распределение и производство, а заодно – образу режима как «патерналистского государства», адекватно обеспечивающего каждого индивида (идеала, на котором, по словам Катрин Вердери, зиждилась легитимность коммунистических режимов)³⁵.