Философ писал — это я помню и сейчас, — что на живописных полотнах, так же как в зеркале, мы видим «относительное пространство», кажущееся нам вполне реальным, пока мы не попытаемся в него войти, и тогда, в этот миг, обнаружится, что это всего лишь призрак. Точно так же, когда мы читаем романы, нас окружают «относительные» пейзажи, человеческие существа, которые мы наблюдаем, — «относительны»— люди говорят и действуют совсем как живые существа, но потом вдруг исчезают или, вернее, застывают точно по волшебству, в словах на странице книги. Утверждение, что и говорить, ошеломляющее!
Пожалуй, хоть время и дорого, я все же попытаюсь привести еще примеры, чтобы чуточку прояснить этот вывод. Видения, возникающие, когда мы слушаем музыку или, скажем, читаем книги, совсем ведь не то, что отражение в зеркале. Напротив, они — творения, в которых жизнь выражает самое себя. И они действуют точно так же, как все живое, или, говоря по-иному, ими управляют те же законы, какие управляют мною или, к примеру, моей женой Грир. Безусловно, я говорю о работах, так сказать, удачных, в которых есть «жизненная сила», которые живут «самостоятельной жизнью». От этой-то идеи или, мне следовало бы сказать, от этого факта — поскольку мне это представляется именно так — у меня и задрожали колени.
Бог знает какая сила заставила меня действовать. С изумлением я смотрел на собственную руку — сама по себе она все сильнее сжимала большую латунную ручку двери и наконец повернула ее. Та же рука, опустившись в карман куртки, сжала мой золоченый перочинный нож и вытащила его на свет. Плечом — едва понимая, что делаю, и ничего не чувствуя, — я толкнул огромную старую дверь и вошел в библиотеку.
Мир, как известно, полон тайн. Разумная Ньютонова вселенная оказалась более иллюзорной, чем ваше отражение в зеркале или чем прочность дубового паркета. Мы могли бы представить себе черные дыры и белые дыры, крошечные, как ходы червей, сквозь которые тем не менее время совершает головокружительные скачки, и даже элементарную частицу, имеющую, я об этом читал, вес приблизительно одного электрона и протяженность двух световых лет! Если поверить самым парадоксальным идеям современных физиков, существует реальная возможность, что мы погибнем от удушья, потому что весь кислород может скопиться в одном помещении — именно там, где нас нет.
Мы принимаем все это на веру или, во всяком случае допускаем, что такое возможно, но, переходя улицу, все же смотрим налево, а затем направо, как бы повинуясь законам вселенной Ньютона, а может быть, даже Моисея («Я знаю, что грешен, и потому, похоже, машина собьет меня»), ибо знаем, что у нас нет выбора, мы вынуждены иметь дело со вселенной, в которую заключены. Я мог бы говорить об этом и дольше — я большой книгочей и, как вы убедитесь, совсем не дурак, — но, я уже сказал, мое время ограничено.
Поначалу могло показаться, что в моей библиотеке (то есть в нашей библиотеке, ведь дом записан на оба имени — жены и мое) ничего, кроме книг, нет: книги от пола до потолка по всем четырем стенам; книги на пяти отдельных стеллажах, поставленных один от другого на расстоянии трех футов от восточной стены комнаты до западной, и лишь один проход шириною в четыре фута, словно туннель, прорезает ряды стеллажей, образуя пять арок, которые кажутся входом в склеп. Эти стеллажи тоже тянутся от пола до потолка. И, чтобы пройти в середину библиотеки, нужно пригнуть голову; свод туннеля находится на уровне восьмой полки, а выше полки идут через всю комнату. Человек, оказавшийся в нашей библиотеке, ощущает себя погребенным заживо в книгах. Отчасти по этой причине я не люблю здесь бывать.
Однако первое впечатление, что в комнате нет ничего, кроме книг, обманчиво. Через низкий проход можно видеть — или, точнее, увидел я, как только вошел, — что середина библиотеки залита лунным светом, значит, в комнате должны быть большие окна или (как это и было) стеклянные двери. Заметив красноватые блики в кругу лунного света, понимаешь, что в библиотеке есть камин, где совсем недавно бушевал огонь. Каждый вечер в сумерки я развожу в камине огонь. Но никогда не читаю — здесь мне беспокойно, вся эта мрачная масса учености давит меня своей тяжестью, тонна за тонной противоположных мнений, ведь реальность до самой сокровенной сути вещей спорна, но боюсь, что истина состоит в том, что, если я не зажгу огонь в камине, я услышу жалобы жены на то, что у нас нет прислуги. И потому я неистово тружусь в саду, подстригая живую изгородь и выбирая хвою из-под стен голубых елей… Но хватит об этом.
Сейчас в библиотеке не раздавалось ни звука. Я нащупал выключатель справа от двери и трижды нажал кнопку, пока наконец, вспыхнув искрой, свет не зажегся. Вряд ли стало светлее; фактически изменился лишь характер освещения. Осторожно, продвигая вперед сначала правую, а затем левую ногу, я бесшумно шел к освещенному кругу в центре библиотеки, на ходу открывая нож.