Ислам и модерн

Хастгях Морад Сагафи полагает: «Тезис о том, что между модернизацией и секуляризмом имеется прямая зависимость, проистекает из нашего подхода к развитию». Существуют страны (прежде всего, ранее относившиеся к социалистическому лагерю), которые, будучи развитыми, но тоталитарными, не стали секулярными. При этом «мы не найдем ни одного несекулярного демократического режима, поскольку секуляризм является предпосылкой, базисом и основанием демократии. Демократия в свою очередь связана с устойчивым развитием, потому мы тесно связываем секуляризм с устойчивым развитием» (Сагафи, 1381 (2003): 20–21).

На это рассуждение можно, во-первых, возразить, что, в нем имеет место неверное истолкование секуляризма: так, указывая на СССР как на развитую страну с тоталитарным несекулярным режимом, автор совершенно напрасно ставит знак равенства между религией и марксистской идеологией. Во-вторых, здесь присутствует определенная смысловая подмена: под секуляризмом в данном случае понимается либерализм, тогда как не только он, но и любая вне-  и нерелигиозная идеология, будь то нацизм, фашизм или коммунизм, является секулярной. Советский Союз секулярен в той же мере, в какой секулярны США, а Восточная Европа столь же секулярна, как и Западная. Мало того, в коммунистических движениях присутствует еще более артикулированный и последовательный секуляризм: в либеральных обществах никто и никогда не боролся с религией в ее частной форме, тогда как в коммунистических странах ее искореняли даже на этом уровне. Учитывая все эти замечания, мы считаем, что и Японию, и СССР лучше вынести за рамки нашего обсуждения. В Японии просто-напросто никогда не было религии, которую модернизму предстояло преодолевать, а пример СССР в данном случае и вовсе некорректен: коммунистические режимы выступают против религии по фундаментальным идейным соображениям, а не потому, что считают ее помехой модернизации.

Об отсутствии жесткой сцепки между секуляризмом и модернизацией свидетельствует и опыт секулярного устройства общества в ряде латиноамериканских стран, так и не пришедших к демократии, которая, по мнению уважаемого Сагафи, как раз и порождает развитие и секуляризацию. На наш взгляд, связь между секуляризмом и модернизмом, включая его корреляты, представляет собой соотношение общего и частного «по одному аспекту» («умум ва хусус мин ваджх»)[43]: далеко не каждая секулярная страна является современной и демократичной, и далеко не каждый демократический режим является секулярным. Существует ли довод в пользу того, что любая религия неизбежно влечет за собой деспотию? Было ли правление Достопочтенного Пророка (с) деспотичным? Разумеется, религиозное правление не наделяет легитимностью всё, за что отдают или могут отдать свой голос люди. Но точно так же не позволяют это делать и секулярные власти США. Что же тогда мешает ограничивать мнение народа рамками шариата, как это делается в настоящее время в Иране?

Кроме того, следует напомнить, что исключение из общественно-политической жизни религии никогда не носило абсолютного характера, и даже в наиболее секуляризованных обществах заповеди и понятия, пришедшие из религии, по-прежнему играют огромную роль.

Критика одной точки зрения

Идея того, что секуляризм является неизбежным следствием модерна, будучи порождением прогресса человечества в сфере науки, промышленности и культуры, втречается и у таких авторов, как, например, Абдолкарим Соруш. Для него важнейшее различие между модерном и традиционным обществом прослеживается на антропологическом уровне: человек модерна отличается от человека прошлых эпох тем, что последний рассматривает и мироздание, и социум как данность и тайну, не подлежащую изменению, – она принимается с благоговением и смирением, а интеллектуальное отношение к ней выражает позиция созерцания. Иное дело – человек модерна: он признает за собой право распоряжаться природой и обществом и менять их по своему усмотрению, ему свойственны критицизм, любознательность, активизм, уверенность в себе, стремление к переменам и всему новому, своего рода «дух революции», и проч. А поскольку религия призывает человека к смирению перед творением, умеренности и созерцательности, человек Нового времени избирает секулярный образ мысли: «…вследствие своего нового мировоззрения человек модерна оказался в новых отношениях с религией» (Соруш, Ма’на ва мабна-йе секуларисм: 5). В результате не только природа, но и общество и, разумеется, политическая власть утратили статус священного и раз и навсегда данного. Политическая система, таким образом, тоже является результатом тех или иных конкретных обстоятельств, поэтому религиозный или светский характер власти зависит от культурных и религиозных условий общества: коль скоро общество является религиозным, то и власть в нем обретает религиозный характер, а если общество не является религиозным, то и власть в нем не религиозная (Там же: 4–6).