Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

Наша задача сегодня — пройти некий первый этап, ознакомиться с тем спектром авторов, которые существуют в политической философии ислама сегодня. Это первый пункт. Второй пункт — понять и сравнить их достоинства и слабости. Третий пункт — выяснить, каким методом они пользуются, составляя свое видение реальности. Понятно, что это — Коран, Сунна[37], принадлежность к исламскому мировоззрению. Но в исламском поле можно быть радикальным революционным мыслителем и можно быть консервативным, буржуазным или клерикальным философом; можно защищать исламский социализм, а можно — халифат. Все эти люди будут, естественно, мусульманами, и все они будут считать, что исходят строго из Корана и Сунны. С одной стороны, эти мыслители будут правы, потому что они пытаются искренне, достоверно — в рамках своей логики и своего понимания — действительно не нарушать того, как они видят Коран и Сунну, как они их прочитывают. С другой стороны, понятно, что все они будут не правы в той или иной степени по более фундаментальной причине: у них на сегодняшний день нет метода — метода интерпретации, истолкования того, что они читают, — применительно к вопросу о власти, о реализации провиденциального смысла пребывания человека на земле.

У этих мыслителей есть общее понимание, самые общие теологические позиции, общий словарь. Человек — наместник Бога. Но что значит быть наместником? И почему он наместник Бога? И что — это параллельно? Есть Бог, Который контролирует все, Вездесущий, — не падает листок с дерева и не происходит ничего ни с муравьем, ни с пылинкой, а с другой стороны — параллельно с Ним существует наместник. Наместник — это есть некая степень свободы, некая степень удаленности, некая степень замещения. Одно значение арабского слова «халиф» — «наместник», а другое интересное значение — это «наследование», то есть человек поставлен наместником и преемником Бога. Эту общую теологическую позицию надо раскрыть, потому что главная проблема состоит в том, что масса очень глубоких странных позиций, данных в Коране, подвергаются поверхностному, банальному раскрытию на клерикальном уровне, и эти тафсиры[38] сводятся, как правило, вообще к повторению того, что сказано — чуть иными словами, в другом порядке... Но даже более глубокие комментарии в большинстве случаев просто жуют нечто осторожно, в диком рационально-клерикальном страхе зарваться, сказать что-то лишнее, подпасть под критику, под отповедь и т.д. Но мы не должны этого бояться, — а, видимо, многие мыслители, которые поднялись в ХХ веке, были скованы этой традицией неправильного понимания «страха Божьего», из-за чего у них были связаны языки и мысли, и они вообще фактически отказывались от глубокого анализа.

Итак, первая задача — понять, о чем говорили эти мыслители. Второе — осознать их слабые и сильные места. Третье — выявить их методы и четвертое — выработать, соответственно, собственный метод. На базе критического анализа этих мыслителей мы должны понять, чего им не хватало методологически. После этого, на пятом уровне, мы попробуем выступить с философским анализом того, какого типа мыслители нужны сегодня и какого типа мыслителей следует ожидать в ближайшее время новой волны идеологизации политического ислама.

Ну и, конечно, побочный момент — это взаимодействие существующей исламской политической мысли с европейской мыслью. Настей с самого начала тонко проведен курс на ощущение того, что Али Шариати работал в пространстве французского, сартровского экзистенциального философствования, но вместе с тем у нее хорошо чувствуется, что Али Шариати не в полной мере интегрировал в себя методологию западного философствования, оставшись национальным и эклектичным мыслителем, у которого не было внутренней интуиции метода, единства метода и стиля. Такие философы есть и на Западе. Например, Николай Гартман[39] — эклектичный мыслитель, можно упомянуть и неокантианцев Марбургской школы... То есть нельзя сказать, что эклектизм — это вообще характеристика восточных мыслителей.

Восточные мыслители в сегодняшних условиях неизбежно страдают вкусовщиной. И они, естественно, слабы в ощущении приоритетов и часто ссылаются на совершенно маргинальные имена. В частности, очень многие иранские теологи изучают «Многообразие религиозного опыта» Джеймса, совершенно ныне забытого автора, любопытного, — конечно, хорошо его знать, быть эрудитом...

АНАСТАСИЯ ЕЖОВА. Мы, кстати, два месяца его изучали на философском факультете в прошлом семестре, главу за главой. У нас предмет такой был — «Психология религии».

ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ. Видимо, то же самое происходит и в кумских семинариях.

АНТОН ШМАКОВ. Я слышал об одном шотландском товарище, Якубе Заки[40].

ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ. Это мой друг. Он прекрасно знает правый спектр Европы, был очень дружен с внучкой Муссолини. Вообще Якуб Заки — это человек, который вхож в разные двери, салоны и ложи. Он очень бодр и подвижен, хотя ему уже за шестьдесят.

АНТОН ШМАКОВ. Когда-то я интересовался Клаудио Мутти[41].