Исламская интеллектуальная инициатива в XX веке

Мы космические существа, мы не можем быть свободными до тех пор, пока не изменены параметры в условиях космоса. Для этого должна быть новая земля и новое небо. Более того, несправедливость и эксплуатация в этом обществе является характерной чертой его ветхости и внутренней заданной в нем программой тирании, то есть аспекта испытания, материальности и т.д. Исламская задача – это ведь не создать рай здесь, а приготовить условия для прихода Махди, то есть создать политическую силу, которая будет способна воевать и нанести поражение противнику – с тем чтобы Махди, придя, чудесным образом изменил физические законы мира, доказав, что воды Иордана обратимы. После чего наступает остановка циклов, Страшный суд, Воскресение – то есть выход за пределы пространственно-временной манифестационной логики.

В этом контексте утверждать, что человек является самоценностью, невозможно, поскольку он уничтожим. Не может быть самоценностью человек, который смертен. Раз он смертен, значит, все его ощущения стираются – как то, что написано на черной доске. Как Брюсов писал: «Я жил, я мыслил, я прошел как дым». Но зачем я буду Павкой Корчагиным махать киркой на строительстве узкоколейки по колено в болоте – ради того, чтобы грядущие поколения сделали город-сад, если мало того, что я пройду как дым, но еще и эти поколения пройдут как дым. Дело в том, что поколения, которые придут победителями на смену мне, революционеру Корчагину, не превращаются в ангелов или бессмертных, не становятся олимпийцами, они не меняют своей тленной физической природы. А раз так, значит, все это не имеет смысла в себе, а является функциональным инструментом для реализации чего-то иного, что находится в вертикальной позиции по отношению к онтологической плоскости, в которой «я», вибрируя, виднеюсь…

Можно, конечно, сказать, что это материалистический горизонт, а есть горизонт геноновский – отождествление Атмана с Брахманом, реализация всех состояний. Здесь есть одно «но». Можно уничтожение переименовать в реализацию Великого Тожества. Можно сказать: ты не помер, а ты достиг нирваны. Но от этого факт-то не меняется, тряпка прошлась и стерла иероглиф.

Поэтому тонко чувствующий проблему Юлиус Эвола44 говорит о том, что задача – вырвать индивидуальное бессмертие у рока. Узнать свое Имя, чтобы его можно было написать в любом мире. Если ты не знаешь Имени – волна набежала на песок, где оно написано, стерла все, – а ты не знаешь. Некому больше написать – знания-то нет. А если ты знаешь Имя, то есть знаешь, как его написать, тебе все равно, что она его стерла, – а ты его на любом другом месте напишешь: пойдешь в город, на стене напишешь. На бумаге напишешь, на дереве вырежешь. Потому что ты знаешь Имя, ты можешь написать его в любом мире. Дело в том, что способность написать это Имя в любом мире, во-первых, крайне относительна; она предполагает некий субъект, который эмансипировался от конкретной ситуации. То есть она предполагает некий дух, который стал душой. Потому что безличный дух, являющийся импульсом, порождающим существа, подобен ветру, который надувает паруса. А душа – индивидуальна, она лична. Душа, которая имеет волю. Но душа является эпифеноменом здесь и теперь. Она существует постольку, поскольку существует наша вброшенность в мир. И душа смертна.

Эвола ставит невозможную задачу перед духом – чтобы этот дух приобрел свойства души, чтобы универсальный фактор приобрел характер уникального, индивидуального и сиюминутного и имел волю воспроизводить свою сиюминутность в разных плоскостях. Меня всегда поражала методологическая слабость Эволы как метафизического мыслителя. Он просто хочет, чтобы круг был квадратным. Так не бывает. Либо ты осуществляешь путь безличного духа, в таком нормальном жреческом генонизме, то есть говоришь: это есть то. Аннигиляция, снятие индивидуальности, этой конкретики – как некоей возможности, которая может быть, а может и не быть, – скорее не быть, чем быть, – которая просто одно с той общей подкладкой, где все частности исчезают. В принципе никакой разницы с тем, что обычный человек без посвящения выбирает и точно так же становится одно с этой всеобщей подкладкой, и его точно так же нет, – как нет великого йогина, достигшего абсолютной идентификации, – тут никакой разницы нет.