Исландская карта. Русский аркан

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой граф Лопухин теряет право на имя честного человека и не жалеет о том

Ветер умеренный, но пронизывающе-холодный. Баркентина и шхуна идут на зюйд рядом, как сестры. Очень скоро они разойдутся в разные стороны. Океан пуст. Волна мелкая, злая, с барашками. По такому ветру судно отлично бежит под парусами, однако дым так и валит из трубы, коптя низкое северное небо. Столько людей просилось в кочегары – пришлось отказывать лишним. Сейчас внизу все, кроме вахтенных, – отогреваются. Тому, кто месяцами, а то и годами не коченел в стылых подземных норах, не понять, какое это чудо – тепло и как нескоро оно приедается.

Человек пятнадцать претендовали на место кока. Один враль-фантаст заливал, будто работал помощником шеф-повара в «Славянском базаре». Мотив был понятен и глупцу: плита – она тоже греет, да и провизии сколько хочешь.

Никогда морякам не забыть пиратского плена. Со временем вернутся силы, заживут рубцы от плети, отмоется глубоко въевшаяся в поры угольная пыль – а память останется болезненной занозой. И доживший до старости моряк, рассказывая внукам об удивительных заморских странах, лишь в нескольких словах упомянет о Шпицбергене, не желая вдаваться в подробности, и придвинется ближе к печному теплу.

А в капитанской каюте прохладно. В бывшей капитанской. Кривцов занял каюту штурмана, он теперь и капитан, и штурман, и старший офицер. Обе каюты невелики, в обеих установлено по одному небольшому ретирадному орудию скорострельной французской системы, но в бывшей капитанской помимо пушки и койки есть кожаный диван, как в каком-нибудь присутственном месте, и большой стол. Лопухину нужно и то и другое. Он пишет, накинув на плечи волосатую куртку белого меха. Письмо длинное, несколько страниц убористого почерка, и еще не окончено. Граф думает, посапывая трубкой. Ядовитый дым копится под потолком каюты. Надо бы проветрить. Вот ведь мерзостное зелье! А что делать, если не найдено ни папирос, ни сигар – бросать курить?

По собственной воле – об этом можно подумать когда-нибудь потом. По воле обстоятельств – не дождетесь.

Под двумя одеялами спит Нил, смешно высунув одну бритую макушку. Парнишка пришел в себя, выпил чашку мясного бульона, отогрелся в машинном отделении, был вымыт теплой водой и наголо острижен. Так спокойнее. Но жара нет – наверное, все-таки не тиф.

Трубка докурена, и новые строки ложатся на бумагу. Вид их странен. Граф пишет по-французски буквами грузинского алфавита, ибо шифровальные коды увез «Победослав» вместе с несгораемым шкапом. Адресат поймет.

«…Сами шахты построены относительно грамотно, по-видимому при помощи нанятых в Англии либо Швеции специалистов, однако за все время моего вынужденного пребывания в роли углекопа на шахте „Сифри Стурлсон“ маркшейдерская съемка не производилась ни разу. Обвалы выработок не редкость. Шахта эксплоатируются из рук вон плохо и весьма небезопасна как в пожарном отношении, так и в смысле ее затопления подземными водами. Могу с уверенностью предположить, что эксплоатация прочих мест угледобычи на Шпицбергене ведется столь же безобразно.

Вынужден, однако, обратить внимание Вашего высокопревосходительства на очевидный для меня факт: любая авария, а равно и захват нескольких шахт в случае открытия военных действий, не приведет к сколь-нибудь заметному снижению активности пиратского грабежа на море, ибо угольное богатство Шпицбергена поистине неисчерпаемо, добыча угля несложна и может быть возобновлена в самое короткое время. Резервы рабочей силы также весьма значительны и пополняются после каждого пиратского рейда. Крайне невысокую стоимость пленного я сполна испытал на себе. Смертность среди рабов ужасающая, однако хозяев это нисколько не смущает.

Ваше высокопревосходительство! Обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой. Несмотря на то естественное нравственное возмущение, которое Вы испытаете при напоминании о том, что среди рабов пираты содержат в нечеловеческих условиях немалое количество российских подданных, умоляю Вас не поддаваться чувствам. По моему глубокому убеждению, любая военная операция, направленная против пиратской республики, чрезвычайно вредна для России. Береговые укрепления на подступах к гаваням Исландии и Шпицбергена весьма основательны и оснащены батареями дальнобойных орудий. Острова сии самой природой созданы неудобными для высаживания десантов. Необходимо также принять во внимание военную выучку пиратов вкупе с их незаурядным упорством в достижении цели. Ограниченная военная операция (осуществленная, например, силами флотилии Ледовитого океана) либо окажется совершенно бесполезной, либо приведет к втягиванию России в большую войну».

Покусав в задумчивости перо и, вероятно, решившись на что-то, Лопухин приписал следующее:

«Прошу Ваше высокопревосходительство доложить мои соображения государю. Также прошу отметить в докладе малую пригодность для морского боя судов, предложенных морским министром для нашей экспедиции».