Исландский рыбак

Старая Ивонна мирно сидела у камина, приблизив ноги к догорающим углям, а руки сложив под фартуком. Но с наступлением вечера у нее всегда возникала потребность побеседовать с Го.

– Ты ничего мне не говоришь, моя девочка, почему так? Когда-то я знавала одну девушку твоего возраста, она умела поддержать беседу. Сдается мне, нам не будет так грустно, если ты немного поговоришь со мной.

И тогда Го рассказывала ей какие-нибудь новости, которые слышала а городе, или называла имена людей, встреченных по дороге, говорила о чем-то, что вовсе ее не интересовало, впрочем, ее теперь ничто не интересовало, и наконец умолкала на полуслове, увидев, что бедная старушка задремала.

Ничего живого, ничего молодого не было рядом, в то время как молодость жаждала тоже молодости. Красота ее так и увянет, одинокая и бесплодная…

Ветер с моря, отовсюду проникавший в дом, раскачивал лампу, и шум волн слышался так отчетливо, словно Го находилась в каюте корабля. А тут еще постоянные и мучительные мысли о Янне, для которого все это было своей, родной стихией. В страшные ночи, когда снаружи все бушевало и ревело во мраке, она с еще большей тревогой думала о нем.

Одна, всегда одна с этой спящей старушкой — порой ее охватывал страх, и, глядя в темные углы, она думала, кто спал когда-то на этих полках, а потом погиб в открытом море в такие вот ночи. Души умерших могли вернуться домой. Она чувствовала себя незащищенной перед этими мертвецами — нельзя же считать защитой старую женщину, которая и сама уже почти мертвец.

Внезапно Го содрогнулась всем телом, услышав доносящийся со стороны камина тонкий надтреснутый голос, идущий словно из-под земли. С леденящей душу игривостью голос пел:

В далекую Исландию
Отчалил муженек,
Оставил в утешение
Дырявый кошелек.
Ой-ли-ла-ли-ла-ли-ла…

Девушка испытывала тот особенный страх, который вызывает присутствие рядом безумца.

Дождь все лил и лил, и шум его напоминал неумолчное журчание фонтана; было слышно, как снаружи вода струится по стенам. В старой, поросшей мхом крыше имелись желоба, по которым вода неустанно стекала, монотонно, уныло позвякивая. Местами пол в жилище, каменный и земляной, смешанный с гравием и ракушками, был мокрым.

Вода присутствовала везде — бурная, хлеставшая, распылявшаяся в воздухе на мелкие частицы; она сгущала тьму и еще больше отдаляла друг от друга разбросанные там и сям домишки Плубазланека.

Воскресные вечера были для Го особенно тягостными. Где-то царило веселье, люди радовались даже в маленьких, затерянных на побережье деревушках; всегда была хижина, в закрытые окна и дверь которой стучался черный дождь, а из нее доносились грубые голоса, поющие песни. Внутри — поставленные в ряд столы, моряки, обсыхающие у яркого, сильного, коптящего пламени, старики, довольствующиеся водкой, молодые, обхаживающие девушек, — все пьют, чтобы одурманить себя. А совсем рядом море, их завтрашняя могила, тоже поет, наполняя ночь своим оглушительным голосом…

Иногда по воскресеньям компании молодых людей шли по дороге мимо дома Моанов. Это были те, кто жил на краю земли, там, где находился Порс-Эвен. Они возвращались из Пемполя очень поздно, хмельные от выпивки и женских объятий. Их не тревожил дождь — они привыкли к шквалам ветра и ливням. Го прислушивалась к пьяным песням и крикам, быстро теряющимся в шуме ветра и грохоте волн, старалась различить голос Янна и чувствовала дрожь всякий раз, когда ей казалось, что узнала его.

Неужели Янн совсем забыл их, ведет веселую жизнь, когда со смерти Сильвестра прошло еще так мало времени. Все это очень странно! Нет, она решительно не понимает его и все-таки не может ни забыть, ни поверить в то, что он человек бессердечный.

Вернувшись из плавания, Янн действительно пустился во все тяжкие.

Прежде всего в октябре совершался традиционный рейс по Бискайскому заливу. Для рыбаков наступало веселое время, когда можно бездумно спустить немного денег. (К тому моменту капитаны выдавали матросам небольшие авансы — основные же выплаты за улов производились только зимой.) Как всегда, исландцы отправились добывать соль на острова, и на Сен-Марен-де-Ре[49] Янн возобновил роман с некоей темноволосой девицей, своей прошлогодней любовницей. Вместе они гуляли под лучами закатного солнца, в рыжих виноградниках, благоухающих спелыми плодами, песчаной гвоздикой и запахами морских пляжей, слушали жаворонков; сами пели, водили хороводы в бессонные ночи во время сбора урожая, когда все вокруг упиваются легкой любовью и сладким вином.

Потом «Мария» достигла Бордо; там в большом, позолотой украшенном трактире он вновь встретил прелестную певицу и небрежно позволил ей обожать себя еще в течение восьми дней.