Испанец

Не помня себя, Марина бросилась в коридор, к дверям, распахнула их и выскочила на лестничную площадку. Те несколько мгновений, пока Эду поднимался по лестнице, показались Марине целой вечностью, а когда он поднялся и нерешительно замер перед девушкой, дрожа от холода, Марина поняла, что пропала. Она смотрела на Эду и понимала, что сейчас простит ему все, что угодно, даже если он признается в измене и скажет сакраментальное «этого больше не повторится».

«Господи, отчего ж я дура такая!» - мысленно кляла себя Марина, плача и целуя его замерзшую ладонь, которой Эду гладил ее раскрасневшуюся щеку, растворяясь в этой немудреной ласке и понимая, что именно этот человек для нее самый родной, самый близкий и дорогой, и без него просто не жить.

- Какой чудовищный холод, - дрожащим голосом произнес он. - Просто холодный ад. Не удивительно, что сердце у тебя ледяное, - в его голосе послышался упрек, и Марина, всхлипывая, стыдливо опустила глаза. - Но что это? Неужто ты плачешь, жестокая Doncella de nieve,  или это твое сердце тает?

Он ласково отер ее мокрую щеку, и Марина сама не заметила, как уже обнимала его за шею, прижавшись к его груди.

- Почему ты уехала? - спросил Эду, поглаживая ее вздрагивающую спину, вслушиваясь в ее рыдания. - Почему ты не поговорила со мной, почему не дала мне сказать ни слова в свое оправдание?

- Она… она там… - всхлипывала Марина. Ей никак не удавалось связать несколько испанских слов во внятное предложение, но Эду понял ее. Из кармана своего пальто он вынул ключи - те самые, - и, отстранив от себя плачущую девушку, многозначительно покачал ими у ее зареванного лица.

- Ты узнаешь эти ключи? - спросил он. - Ими она открыла дверь.

- Мои! - удивленно всхлипнула Марина.

- Конечно, твои, - мягко ответил Эду, вкладывая ключи в ладонь Марины и сжимая ее пальцы на металле. - Грасиела же была вместе с Вероникой… тогда. Она их взяла. Ну?

- Ой, Эду… Мне так стыдно…

- Doncella de nieve, почему ты не веришь мне? - с горечью спросил Эду, поглаживая ее вздрагивающие плечи и заглядывая в ее глаза. - Я ведь так люблю тебя. Я очень люблю тебя. И сюда я прилетел, чтобы вернуть тебя домой. В наш с тобой дом. В нашу жизнь. И тебе от меня не спрятаться, не убежать. Я полечу за тобой даже на Северный полюс. Скажи, если б у меня была другая, я бы стал тебя возвращать?

Марине казалось, что Эду должен быть зол; она ожидала от него сердитых упреков и брани, а не этой щемящей горькой нежности, не признания в боли и тоске. Муж целовал, целовал волосы Марины, стискивал ее до боли, словно пытаясь вытряхнуть лед, ранящий его, из ее души, прижимался лицом к ее тонкой шее, напиваясь любимым запахом, и Марина не верила, что в разлуке прошло чуть больше пары суток. Эду словно год ее не видел, словно тоска измучила, измотала его, вытянула все силы.

- Нет, - всхлипнула Марина. - Нет… ты не поехал бы за мной, если б было так…

Она снова приникла к Эду, обняла его, обвила его плечи руками.

- Так почему ты поступила… так?

- Эду, - выдохнула Марина растворяясь в счастье и покое, которые ее муж привез с собой. - Ты просто не представляешь, как я боюсь! Я очень боюсь быть обманутой снова и снова. Я боюсь вместо любви получить боль. Очень боюсь. Мои близкие люди всегда меня предавали. Всегда. Мне кажется, я умру, если вдруг… новое предательство. Я трусиха, Эду.

- Поэтому ты решила предать первая? Ай-ай… Глупая Марина, - сварливо произнес Эду. - Приедем домой, и я тебя как следует нашлепаю. Как непослушную маленькую девочку.

- Я это заслужила, - прошептала Марина, чувствуя себя абсолютно и бесповоротно счастливой.

- И придется мне быть храбрым за нас двоих?

В этот момент внизу с треском и грохотом раскрылась дверь, и Анькин горн с грохотом полетел по лестнице.

- Атас! - орала Анька, явно кого-то изо всех сил сдерживая. - Барсучиха!

Суровое сопение и яростная возня, последовавшие вслед за этим, говорили о нешуточной схватке, и Эду с удивлением глянул вниз, пытаясь понять, что происходит.

- Барсучиха-а-а! - выла поверженная и побежденная Анька внизу, и Марина поняла, что происходит.

- Мама? - с удивлением переспросила она, когда яростный клубок, словно состоящий из пестрых тряпок, вкатился на нижнюю площадку, и взлохмаченная женщина, яростно отпыхиваясь, откидывая с лица растрепанные волосы, остановилась перевести дух. Ах, так вот кто эта таинственная барсучиха, так настойчиво названивающая все утро…

- Это кто? - потрясенный до глубины души бойцовской стойкой раскрасневшейся от драки злобной женщины, спросил Эду. Казалось, даже им овладела робость при виде этой разъяренной женщины.

- Это моя мама, - ответила Марина, смутившись.

- О-о, - протянул Эду понимающе. - Эта сеньора очень… грозная.

Меж тем Елена Петровна была настроена не так деликатно, как Эду. Ее глаза полыхали яростью, вцепившиеся в перила руки тряслись.

- Вот вы где, - задушенным голосом произнесла она. - Голубки…

- Они женаты! - орала снизу Анька, не осмеливаясь больше подойти близко к разъяренной Елене Петровне. - Чего вы лезете к нормальным людям со своими долбанутыми тараканами!?