Испанка. История самой смертоносной пандемии

Чутье подсказывало Флекснеру, что путь верен. Он повторил немецкий эксперимент и получил летальность 75 %. Но он был упрям и не стал отказываться от продолжения, а приступил к долгой серии экспериментов — он работал и в лаборатории, стараясь увеличить эффективность сыворотки, и «живьем», ставя опыты на обезьянах в поисках наилучшего способа введения. Через три года новый метод был найден: сначала ввести иглу в спинномозговой канал — под твердую мозговую оболочку — и отсосать оттуда шприцем 50 мл спинномозговой жидкости, а затем ввести 30 мл сыворотки. (Если сначала не извлечь некоторый объем спинномозговой жидкости, то введение сыворотки может привести к повышению внутричерепного давления и параличу.) Идея сработала. После введения сыворотки 712 больным летальность снизилась до 31,4 %[137].

Врачи из Бостона, Сан-Франциско, Нэшвилла и других городов в один голос подтвердили этот эффект. Отзыв был единодушным: «Благодаря новому методу введения сыворотки все практикующие врачи страны получили превосходные результаты»[138].

Не все, однако, признали заслуги Флекснера. Позднее в своем учебнике бактериологии Парк намекал, что вклад Флекснера в разработку сыворотки был не так уж и велик. Разъяренный Флекснер явился в лабораторию Парка: последовал разговор, окончившийся скандалом и взаимными оскорблениями[139]. Впоследствии споры между ними возникали неоднократно, и об одном из них даже пронюхала пресса.

В конечном итоге Флекснеру удалось снизить до 18 % смертность среди больных, инфицированных менингококком — главной причиной бактериального менингита. Согласно недавнему исследованию The New England Journal of Medicine, на сегодня в Массачусетской больнице общего профиля, одном из лучших лечебных учреждений мира, где есть самые современные антибиотики, летальность при менингите составляет около 25 %[140].

Флекснер и его институт стали знаменитыми. Флекснеру понравилась слава, и он захотел большего. Его чувства разделяли и Гейтс, и Рокфеллер. В первое десятилетие существования института, когда кто бы то ни было стоял на пороге захватывающего открытия, Флекснер неизменно оказывался рядом. Его постоянное внимание — и это очевидно — как бы подхлестывало ученых добиваться результатов, и он побуждал их публиковать статьи, отправляя им записки приблизительно такого содержания: «Поскольку французские и бельгийские материалы появляются один за другим, я очень рекомендую вам поторопиться с публикацией ваших результатов, в связи с чем прошу вас незамедлительно прийти ко мне»[141].

^{Саймон Флекснер смог снизить смертность при бактериальном менингите до 18 % — без антибиотиков. В наши дни, когда антибиотики давно открыты, смертность при этом заболевании составляет 25 %.}

Это давление исходило не только от Флекснера. Такая была атмосфера — он просто воплощал ее собой. На одном из обедов в 1914 г. Гейтс заявил: «Кто не испытывает это страстное желание быть полезным всему огромному миру? Открытия, сделанные в институте, достигли дебрей Африки, где приносят пользу… Вы объявляете об открытии. До наступления ночи весть о нем уже облетит мир. Через месяц его будут преподавать во всех медицинских школах земного шара»[142].

Рекламная машина заработала. Респектабельные ученые высмеивали институт, как говорил один из них (сам проработавший там какое-то время), «за вечную шумиху по поводу какого-нибудь пустяка, который старались выдать за гениальное открытие», — просто потому, что «руководству хотелось рекламы»[143].

И все же Флекснер умел смотреть на вещи широко. В его собственных работах было то, чего недоставало Уэлчу: Флекснер был способен ставить серьезные, всеобъемлющие вопросы, облекая их в такую форму, которая помогала найти ответы. Если же он считал ученого «оригинальным» и видел в нем достояние института, то такому ученому он оказывал щедрую и мощную поддержку. Так случилось с будущими нобелевскими лауреатами Алексисом Каррелем и Карлом Ландштейнером, чьи работы были признаны очень рано. Впрочем, Флекснер давал свободу и оказывал поддержку также и молодым ученым, которые еще не успели сделать себе имя. Фрэнсис Пейтон Роус, который окончил «Хопкинс», получил Нобелевскую премию за открытие, что вирусы могут стать причиной рака. К этому открытию он пришел еще в 1911 г. Но Нобелевская премия была присуждена ему только в 1966 г. Поначалу научное сообщество подтрунивало над Роусом: прошло несколько десятилетий, прежде чем результат был подтвержден, а затем признан. Но Флекснер всегда был на стороне Роуса. Томас Риверс, выпускник «Хопкинса», работавший в Институте Рокфеллера и определивший разницу между вирусами и бактериями, вспоминал: «Я не отрицаю, что Флекснер был жестким, я не говорю, что он не мог быть злым — мог, уж поверьте, — но он был и очень отзывчивым»[144].