Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

А на границе уже начинается тоска по Родине, и звучит песня: „Виват, Испания! Испания — любовь моя“. Но нет, мы не покидаем Испанию, она всегда в наших сердцах. Мы идем крестовым походом, чтобы еще более возвысить значение старой Испании»[64].

Фалангисты представляли первые дни похода на Россию исключительно в позитивных тонах: «Начало „крестового похода“ не разочаровало нас: торжественное пересечение франко-германской границы, цветы, улыбки.

Мы сожалеем, что не знаем немецкого языка, и с нетерпением ждем нашего продвижения вперед. Мы с гордостью можем сказать, что Голубая дивизия полностью готова к бою…

Получая газеты из Испании, набрасываемся на них, чтобы узнать, что происходит в нашей стране.

Мы просыпаемся в шесть часов, немедленно встаем и идем в душ. Завтрак, инструктаж, перерыв, обед. Снова перерыв, инструктаж, ужин, прогулка — таков распорядок нашего дня. Мы стоим лицом на восток с поднятыми вверх руками. В лагере царит приподнятое настроение, идут откровенные разговоры. День проходит с веселыми шутками»[65].

Немецкие друзья по оружию кажутся честными и благородными. Они полностью выполняют обязательства перед своим новым союзником: «Через несколько дней мы получили хорошие новости: нам доставили автомашины, не жесткие военные, а великолепные, совершенно новые. Многие из них имели радио и отопление. Они были реквизированы у Франции.

Мы постоянно получаем почту из дома. Газеты переходят из рук в руки. Мы с нетерпением читаем грозные речи Каудильо, отмечаем, с каким интересом Испания относится к нам, чувствуем гордость за нас, за то, что мы добровольно пошли бороться с коммунизмом. В этом городе мы решили подготовиться к военной жизни, восстановить энергию физическую и моральную. Мы решили помочь мальчикам, жившим в легкомысленном Мадриде, пройти военную подготовку»[66].

Как уже отмечалось, воспоминания Хуана Бланко вышли в начале 50-х гг., в разгар холодной войны. Советский Союз по-прежнему являлся для него главным противником. Только в качестве главного союзника франкистской Испании ему виделся не Третий рейх, а другое государство: «Обучение в Графенвере было организовано на высшем уровне. Даже сегодня эта база является передовой штаб-квартирой американских оккупационных войск в Европе. Только сейчас люди из Арканзаса, Калифорнии не воюют со сталинской ордой, не льется кровь. Вместо этого мы видим очаровательную улыбку, светлые косы, румяные щеки, озорной взгляд, тонкую талию немецких девушек. Возможно, большинство „фройляйн“ сегодня уже зрелые „фрау“ и вспоминают с радостью и грустью то время, когда здесь стояла дивизия испанских волонтеров»[67].

Даже первые шаги многокилометрового марша не испортили настроения испанцев: «Мы продвигаемся к России. Мы настроили себя на небольшую прогулку через Гродно, Вильно и Смоленск до Витебска. Мы шли и пели: „Мы должны пройти тысячи километров“. В июле — августе 1941 года среди нас бытовало мнение, что коммунистическая армия — „символическая“, так что мы идем просто прогуляться»[68].

В то время когда абсолютное большинство испанских солдат шли пешком, кому-то достались места в комфортабельных автомашинах. Но реалии российских дорог, а также нехватка бензина, все расставили на свои места. И трудно было понять: кому же легче? Тем, кто едет в новеньких Peugeot, Hudson Terraplane и Renault, или тем, у кого машин нет: «Мы устроились в наших комфортабельных машинах (немцы захватили большую часть французской автомобильной промышленности и не знали, что делать с машинами, и им ничего лучшего не пришло в голову, как оснастить ими нашу дивизию). Для английской набережной или французской Ривьеры они бы подошли, но в советской земле, где „комфорт“ невозможен, они будут похоронены в снегу»[69].

Для восторженной фалангистской молодежи Россия и война оказались отнюдь не такими, как они себе представляли. Все чаще их преследовало чувство голода, все чаще они вынуждены были «забывать» о своей «великой миссии», выпрашивая и воруя продовольствие у местного населения.

Так, недалеко от Гродно «на рынке мы обменивали сахар, сахарин и нюхательный табак, который поляки желали больше всего, на яйца и кур. Когда нам не хватало еды, мы обходили близлежащие дома, чтобы найти там пищу. Некоторым это удавалось, а другие возвращались ни с чем.

Польские крестьяне прятали продукты, но находились люди, которые под нашим нажимом выдавали место, где они были спрятаны»[70].

Этот опыт «нажима на местных жителей» испанцам вскоре пригодился в России: «Так, в России в деревне Ударник мы несколько дней оставались голодными. Тогда отряд нашего квартирмейстера после короткого „интервью“ с местным старшиной нашли тысячи килограммов картофеля»[71].