Испанская гитара

Возможно, прошлой ночью они оказались вместе потому, что отчаянно нуждались в поддержке: она – из-за Лизы, он – из-за прошлого. Маша прекрасно представляла, какими болезненными могут быть воспоминания о событиях, которые заставляют мир пошатнуться. Даже такие здоровенные бугаи, как Санников, могут не устоять. Он и не устоял ведь. Или…

Да, ничего она о нем не знала.

– Регина, я хотела уточнить, – Света подняла руку, как школьница, – почему у нас такой маршрут странный?

– В смысле? – удивилась гид.

Автобус тащился по шоссе за натужно пыхтящим трактором и никак не мог обогнать его через двойную сплошную.

– Ну, мы сначала были недалеко от Мадрида, делали небольшие переезды, а теперь вот даже Гранаду осмотреть не успели…

– Мы осмотрим Валенсию. Дело в том, что пресс-тур сосредоточен на парадорах, мы показываем, рядом с какими прекрасными объектами расположены эти государственные гостиницы. Причем разными объектами. Туристические маршруты немного отличаются от нашего и обычно включают меньше парадоров и больше экскурсий, но вам мы хотим показать как можно больше. Мы видели Чинчон и Толедо, типичные города, созданные вестготами, а сегодня мы посмотрели Альгамбру – образец арабского искусства. Сейчас мы движемся вдоль берега на северо-восток, и здесь тоже расположено несколько парадоров, но я хочу, чтобы вы увидели Валенсию и затем – парадор де Тортоса.

– А какие гостиницы вдоль берега? – спросила Инна, и Регина охотно начала отвечать.

Павел слушал разговор в полудреме, а потом и вовсе заснул; ночь выдалась бурной и приятной, или – как там пишут в романах, что редактирует Маша? – феерической?..

Он по-прежнему не знал, что об этом всем думать, и потому думал обрывками, плававшими во сне, как разноцветные рыбы в аквариуме.

Как она узнала, что ему нужна?

Почему она ничего больше не спросила?

И что ему теперь делать?

Глупые вопросы. Ненужные. И потому Павел спал, забывая их один за другим.

Валенсия – третий по величине город Испании после Мадрида и Барселоны, основан римлянами в 138 году до н. э. В марте здесь проходит один из самых красочных праздников Испании – Фальяс.

В Валенсии есть аэропорт, куда можно добраться из России с пересадками.

Валенсия встретила журналистов какой-то особенной жарой, лотками, с которых торговали холодной орчатой – миндальным молоком, прекрасно утоляющим жажду, – запахом паэльи из-за дверей ресторанов и полчищами голубей, важно прогуливавшихся по раскаленным улицам.

– Их тут больше, чем на площади Сан-Марко, – заметил Вяземский, снимая голубей в десяти ракурсах – как будто в Москве ему мало. Конечно, особенные ведь голуби, вроде как иностранные.

– Голубь – птица способная, – отозвалась Маша, лихо закидывая косички за плечи. – Если есть места, где он может расплодиться и загадить, то он расплодится и загадит.

– Голубей стрелять хорошо, – буркнул Павел, и на него удивленно посмотрели. – Особенно ленивых и жирных, – добавил он для особо нежных.

– Как вы можете так говорить? – возмутилась Алла. Она все время возмущалась и выказывала неудовольствие. И кровати в парадорах ей не нравились, и переезды, то короткие, то длинные, и экскурсии не очень, и вот теперь гипотетический отстрел голубей. – Это ведь живые существа! К тому же голубь, Святой Дух, птица мира!

– О да, – согласился Павел, – мир всегда рад нагадить!

Алла фыркнула и отошла, а Вяземский захохотал.

Они стояли на Пласа-де-ла-Вирхен, площади Девы Марии, и ждали, пока Регина договорится с менеджером ресторана об обеде. Вернее, о ресторане давно договорились, но столы собирались накрыть внутри, а журналисты (в лице Аллы, в основном) пожелали сидеть снаружи. Доброжелательные испанцы быстро это уяснили и сейчас сдвигали столы на открытой веранде, чтобы принять гостей.

– А я уток стреляла, – сказала Маша, глядя, как Вяземский на карачках ползет за особо приглянувшимся ему голубем.

– Да ну? – Павлу очень хотелось погладить ее шею над вырезом футболки, потрогать косички, но он сдержался.

– Ага. Меня отец один раз на охоту взял и ружье дал подержать. Что-то взлетело, я пальнула, никуда не попала и отказалась дальше охотиться. Уточек жалко.

– Маш, – спросил Павел, – а где отец?

Она вздохнула:

– Он несколько лет назад умер. От сердечного приступа. Я только-только университет закончила…

– А мои в автокатастрофе разбились. Оба, – хмуро сообщил Павел. – Иногда я думаю – и хорошо. Это еще до той истории с Пономаревым. Не увидели, кем я стал.

– Да брось, – сказала Маша и повернулась к нему – на шее, на волосах ее безнаказанно хороводили солнечные зайчики. – Чего хорошего? Это раз, как говорил Эраст Фандорин. А два – ну кем ты стал? Наверняка как был собой, так и остался.

– Маша, – сказал Павел, – у меня к тебе один вопрос. Ты всегда говоришь то, что думаешь?

– Почти, – ответила она без улыбки.