Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

В первые годы царствования Католических королей двор сохранял традиционно толерантное отношение к евреям. В жилах самого Фердинанда текла частица еврейской крови, и в кругах близких ко двору можно было встретить не только конверсо, но даже некрещеных евреев, таких как казначей Эрмандады Абрахам Синьор. Однако теперь все большее число конверсо возвращалось к вере своих отцов, и их отступничество стало источником серьезного беспокойства для искренних обращенных, которые боялись, что из-за отступничества собратьев они окажутся в опасности. Поэтому среди влиятельных конверсо при дворе и в церковной иерархии нашлись те, кто первыми стали настаивать на учреждении в Кастилии суда инквизиции – суда, для учреждения которого Изабелла и Фердинанд в 1478 году попросили разрешения из Рима. Разрешение было должным образом предоставлено, и в Кастилии появился трибунал святой инквизиции. Находясь под непосредственным контролем короны, он начал действовать с 1483 года и управлялся специальным королевским советом Consejo de la Suprema y General Inquisicion (Совет инквизиции. – Пер.). Его задача состояла в том, чтобы разбираться не с евреями или маврами, а с теми «новыми христианами», которых подозревали в тайном возвращении к своим прежним верованиям.

На самом деле этот грозный орган создавался для решения специфически кастильской проблемы. Хотя в Арагонской короне тоже было много конверсо, они не вызывали такого беспокойства, как в Кастилии. Но, несмотря на это, Фердинанд настаивал на распространении инквизиции по примеру кастильской во всех странах Леванта, где еще со времен альбигойского крестового похода существовала своя дремлющая инквизиция. Его усилия столкнулись с ожесточенным сопротивлением. В Арагоне инквизитор Педро де Арбуэс был убит прямо в кафедральном соборе Сарагосы, а в Каталонии и светские, и церковные власти отказались от его предложения на том основании, что оно стало бы катастрофой с точки зрения экономики и нанесло бы ущерб законам и свободам принципата. Тем не менее в 1487 году Фердинанд добился своего. В Барселоне появился инквизитор со всеми последствиями, которые можно было предсказать. Перепуганные конверсо – общим числом от шестисот до трех тысяч – бежали из страны, забрав свои капиталы. Многие из них были крупными купцами или администраторами, которых трудно было бы заменить, если бы Барселона вернула себе прежнее превосходство в сфере коммерции. Насаждение инквизиции «нового типа» в Арагонской короне, как и в Кастилии, часто приписывают желанию Фердинанда усилить политический контроль над своими арагонскими владениями. Правда в том, что инквизиция стала одним из институтов, который, помимо самой монархии, был едва ли не единственным общим для всех владений Испании, и в этом смысле он, действительно, мог в определенной степени служить объединяющим страну инструментом. Но нужно еще доказать, что Фердинанд видел в ней оружие для уничтожения местной автономии и дальнейшей централизации государства. Уделяя повышенное внимание общепризнанному благочестию Изабеллы, легко проглядеть сильный религиозный тренд ее супруга, горячего почитателя Богоматери, страстного сторонника церковной реформы в Каталонии и человека, которого печать религиозного мессианства делала во многом похожим на конверсо.

И все же, хотя учреждение инквизиции было, прежде всего, религиозной мерой, предпринятой для поддержания чистоты веры во владениях испанских королей, ее важность, безусловно, не ограничивалась сферой религии. В стране, которой так сильно не хватало политического единства, как новой Испании, общая вера служила его заменителем, связывающим кастильцев, арагонцев и каталонцев общей целью достижения окончательного триумфа Святой Церкви. Компенсируя в некоторых аспектах отсутствие единой испанской нации, общая религия имела очевидный политический подтекст и, как следствие, практическую ценность, которой Фердинанд и Изабелла не преминули воспользоваться. Четкой разделительной линии между религиозными и политическими достижениями не существовало, скорее, они постоянно пересекались, и каждая политическая или военная победа новой династии поднимала ее на новый уровень значимости, благодаря тому, что естественным образом трансформировалась в очередной триумф веры.