Испанская хроника Григория Грандэ

— Этот анархист не такой страшный, как ты о них говорил, — сказал я Пиненту.

— Карамба! — зло пробурчал он в ответ.

Еще через четверть часа мы подъехали к штабу 14-й анархистской дивизии, занимавшему небольшое поместье с фруктовым садом, обнесенным высокой оградой. Ворота сада выходили на шоссе, и от него до дома вела широкая асфальтированная дорожка. Охрану у входа несли солдаты с черно-красными косынками на шее, вооруженные крупнокалиберными маузерами, кинжалами и ручными гранатами у поясов.

— Альто! — приказал нам один из них.

Я повторил им, что еду из Брунете к комдиву Мера. Упоминание Брунете и здесь возымело свое действие. Нагловатый тон сменился почтительным уди плен нем.

— Пожалуйста, проезжайте, — хором ответили они, и ворота широко распахнулись перед нами.

У входа в дом тоже стояли солдаты, вооруженные маузерами. Молоденький парень в форме лейтенанта, почти мальчик, в лихо сдвинутой набок фуражке, выставив ногу вперед, некоторое время молча рассматривал нас, играя свистком на серебряной цепочке. Но, узнав, откуда мы прибыли, он вежливо попросил подождать и тут же скрылся за дверью.

Несколько солдат, стоявших у входа, перешептывались между собой, с любопытством разглядывая нас. Наша потрепанная и грязная одежда красноречиво говорила о том, что мы недавно вышли из боя и прибыли из этого самого Брунете, молва о котором широко распространилась.

— Как там в Брунете? Крепко дерутся мавры и легионеры? — спрашивали они, обращаясь к Табе.

Вначале Таба просто отвечал на их вопросы, но вот в его глазах блеснул лукавый огонек, и он, в свою очередь, стал задавать им вопросы:

— А как у вас? Что-то тихо на вашем участке, а?

Анархисты переглянулись, и один из них после недолгой паузы сказал:

— Знаешь, амиго, тут они ведут себя тихо.

Такой ответ, видимо, должен был означать, что франкисты боятся анархистов. Таба с плохо скрытой иронией заметил:

— Вас они боятся…

— Кларо[20], — гордо подтвердил широкоплечий парень, небрежно подбрасывая на ладони ручную гранату.

Скорчив прискорбную рожу, Таба продолжал опасный разговор;

— Нас они не боятся. С нами они воюют, и мы их понемногу бьем!

Опасаясь, что плохо скрытая ирония все же будет понята, я незаметно толкнул Табу. К счастью, в этот момент из дверей дома вышел лейтенант, а за ним высокий человек в форме капитана. Посмотрев на странную фигуру Табы, капитан, обращаясь только ко мне, пригласил следовать за ним.

— Оставайтесь здесь, — сказал я своим спутникам и шагнул вслед за капитаном.

Мимолетные впечатления, полученные от первых встреч с людьми этой дивизии, — их подчеркнутая развязность, обособленность и напускная воинственность, — как бы дополняли все то, что я слышал и знал об анархистах вообще. «Что ждет меня в этом штабе?» — подумал я, оказавшись за дверью дома.

Пройдя через прихожую, где у стен стояли средневековые рыцарские доспехи, столь привычное украшение богатых испанских домов, мы вошли в обширную столовую, отделанную светлой корабельной сосной. В глаза бросалось необычное освещение этой комнаты. Над столом висела большая люстра с массой хрустальных подвесок, среди которых горели небольшие электрические лампочки. Одну стену занимал большой витраж, изображавший бой рыцарей на турнире, а на других стенах вперемежку с безвкусными картинами в дорогих рамах было развешано старинное оружие.

Капитан подвел меня к человеку, сидевшему во главе стола.

— Команданте Мера! — громко произнес он.

Я представился комдиву по всем правилам испанского воинского этикета. Не торопясь, Мера встал из-за стола и молча подал мне руку, а затем, показав на сидевших за столом, скрипучим голосом произнес:

— Офицеры моего штаба.

Сделав полуоборот, я откозырял им.

Мера был высоким и немного сутуловатым человеком, с широкими плечами, суровым, неприветливым лицом. Его глаза, сидевшие глубоко под спутанными бровями, смотрели жестко.

— Будем обедать, потом поговорим о делах, — сказал он и, усевшись в свое кресло, добавил: — На войне надо быть сытым. Ешь больше… — Он улыбнулся, видимо, проявив максимум добродушия и юмора, на которые был способен.

На столе искрилась дорогая хрустальная и фарфоровая посуда. Но пища была простой и обильной — куски жареной баранины на большом блюде. Запыленные бутылки старого вина из подвала какого-нибудь разграбленного анархистами замка. Овощи, сыр, горка маленьких испанских белых хлебцев из крутого теста. При виде такой еды у меня засосало под ложечкой: все дни боев мы питались плохо, от случая к случаю. Но все же я переборол желание немедленно сесть за стол по приглашению Мера. От предчувствия назревающей неудачи под Брунете, от жалости к гибнущим там людям, наконец, от голода и душившей меня злобы против анархистов, не оказавших помощи сражающимся частям, хотелось взреветь, Но я заставил себя улыбнуться. Помня наказ генерала Вальтера быть дипломатичным, я сказал, изобразив на своём лице самую любезную улыбку, на которую был только способен:

— Благодарю вас. Но, может быть, вы хотите сперва выслушать то, что поручил мне передать вам генерал Вальтер?