Испанская хроника Григория Грандэ

Нам с Григорием отвели свободную комнату. Украдкой я поглядывал на своего нового начальника. Позевывая, он не спеша раздевался, аккуратно складывая одежду. Казалось, он не обращал на меня внимании. Раздевшись, он лег, повернулся к степе и натянул одеяло. Дальше сидеть одетым было глупо, я тоже разделся и лег. Долго лежал без сна, прислушиваясь к ночным мадридским звукам. Уже засыпая, сквозь дремоту я увидел, как Григорий повернулся, приподнял голову и посмотрел на меня. Он дал мне возможность самому справиться со своими опасениями, и я в должной мере оценил его деликатность, впрочем, в этом я убеждался в дальнейшем не раз.

...Утром Гриша Грандэ повез меня в отряд, занимавший в пригороде Лас-Вегас две брошенные владельцами виллы с небольшими садами. Я попросил у него разрешения остаться в отряде и прожил там несколько дней. Нужно было познакомиться с людьми. Их было тогда человек полтораста. Половина бойцов – испанцы, главным образом андалузские батраки, прекрасные, отчаянные люди, но основательно зараженные анархическим духом. Остальные – интернационалисты: болгары, немцы, французы, англичане, американцы, канадцы и три латыша. Все они были коммунистами, у себя на родине прошли через подполье, некоторые подолгу сидели в тюрьмах. Для андалузских батраков они служили примером воинской дисциплины, учили их владеть оружием и даже элементарной грамоте.

Сам Сыроежкин обладал замечательным даром располагать к себе людей, с которыми работал. Иностранцы и испанцы, бойцы его очень любили. Гриша Грандэ был для них образцом бойца-коммуниста, безупречного, справедливого человека. "Правильного", как они говорили.

Особенно Меня поражали взаимоотношения, установившиеся между Григорием и его шофером, молодым испанцем Пако, с которым он разъезжал по фронтам. Пако был таким же неразговорчивым, как и его начальник. Он был не только шофером, но и адъютантом, незаменимым помощником. И хотя Григорий за время пребывания в Испании не сделал больших успехов в изучении испанского языка и чаще всего употреблял слово "пронто", то есть "быстрее", худенький, застенчивый Пако, не говоривший по-русски, прекрасно его понимал. Я с изумлением наблюдал, как Сыроежкин по-русски давал какое-нибудь поручение Пако, тот внимательно слушал, кивая головой, а затем отправлялся выполнять его и делал все точно так, как хотел его начальник. Взаимоотношения Григория Сыроежкина со своим шофером являлись примером интернационального братства для всех нас, впервые так тесно столкнувшихся в Испании с иностранцами-пролетариями.

В ГОРАХ СЬЕРРА-ДЕ-ГВАДАРРАМЫ

С неделю я прожил в отряде, в предместье Лас-Вегас, знакомился с людьми, слушал рассказы о походах в тыл к противнику. Вечерами мы собирались в саду, и я рассказывал о Советском Союзе. Готовился к первому походу с группой в тыл к франкистам. Об этом говорил с Александром Рабцевичем, которого, как и все в отряде, стал называть Виктором. Виктор был старым партизаном-подпольщиком еще со времен советско-польской войны 1920 года. Он носил аккуратно отглаженную и вычищенную пиджачную пару и светлую рубашку с галстуком. На мой вопрос, удобно ли всегда носить такой костюм, отвечал, что привык к нему, так одевался всегда, еще во время работы в подполье.

О походах по тылам франкистов Виктор рассказывал просто, не преувеличивая опасностей и не уменьшая риска. Это были обстоятельные, деловые разговоры, давшие мне достаточно ясное представление о том, в чем мне теперь предстояло участвовать самому.

Я чувствовал бы себя более уверенно, если бы в первый поход со мной пошел Григорий Сыроежкин, но тогда уж, наверное, командовал бы он, поэтому я считал важным совершить первый поход самостоятельно от начала до конца и тем самым показать ему и бойцам отряда, что способен организовать все сам.

В то время обстановка в Испании, на республиканской стороне, многим напоминала ту, что существовала у нас в начале 1918 года. Создавалась регулярная армия. Вместо разрозненных отрядов и колонн уже существовали бригады и дивизии, но их командиры часто не подчинялись главному командованию и по-прежнему ориентировались на политических вожаков. В этом сказывалось все еще значительное влияние анархистов. Штабы создаваемой регулярной армии были слабы по своему составу и не использовали свои права в полной мере. В этой обстановке наш мадридский разведывательно-диверсионный отряд только формально подчинялся командующему Центральным, или Мадридским, фронтом генералу Миахе: ни генерал, ни его штаб никаких задач перед нами не ставили и удовлетворялись доставляемыми нами разведывательными сведениями о противнике. Таким образом, нам предоставлялась полная свобода действий в выборе направления и времени посылки наших групп в тыл к противнику.