Испанская новелла Золотого века

Зеленеющие рощи.
Лес, любви немой свидетель.
Ваши ясени и вязы
Помнят пастуха, как прежде.

Хоть за то, что я когда-то

С вами дружен был, деревья.
Вас молю я внять с участьем
Жалобам моим и пеням.

Вы услышите, дубравы,

Как я буду лютне нежной
Вторить не стихом, а вздохом
И стенаньем, а не песней.

Болен я. Нет, лгу я, выбрав

Слово робко и неверно;
Я погиб, теряя больше,
Чем приносит мне победа.

Я погиб, хоть побеждаю.

Ибо к столь высокой цели
Я стремлюсь, что жизни стоит
Мне триумф моих стремлений.

Лес и рощи, умирая

От любви к очам прелестным,
Рад я смерти, ибо вижу
В них свое изображенье.

Я хочу, но не решаюсь

Описать вам их приметы;
В них, хоть смею обожать их,
Я глядеть еще не смею.

Их любя, я жизнь теряю,

Ибо жить, чтоб в них смотреться,
Мне не позволяет робость.
Мне препятствует смущенье.

Если б цвет их описал я.

Сразу догадались все бы:
«Гибнет он из-за Хасинты,
Чьи глаза ночей чернее».

Вы мне скажете: «В долине

Черные глаза нередки».
Да, но ни одним такую
Прелесть не дарует небо.

Верьте мне, густые рощи,

Я бы близок не был к смерти.
Если б предо мной так живо
Эти очи не блестели.

Лес, не одинок я, ибо

Многим выпал тот же жребий,
Многих через те же очи
Озарила жизнь надеждой.

Ибо я благодеяньем

Счел бы гибель, став их жертвой.
Горько лишь, что уж недолго
В эти очи мне глядеться,

Пусть в огонь очей Хасинты

Глянут те, кем я осмеян;
Растопить два эти солнца
Могут даже гору снега.

Был до первой встречи с ними

Сам я льдины холоднее.
Но растаяло покорно
Сердце в их лучах победных.

Эти очи не жестоки,

Доброта их беспредельна,
Если даже, лес и рощи,
Я достоин этой чести!

Я надеждою и страхом

До того уже истерзан,
Что и дня прожить не в силах,
Глаз — убийц моих — не встретив.

Их заметив, прихожу я,

Малодушный, в дрожь и трепет.
Но никто так упоенно
Не дрожал еще вовеки.

То, что больше нам знакомо,

Мы обычно меньше ценим;
Я ж, чем больше узнаю их,
Тем влюбляюсь в них сильнее.

В честь их громко оглашаю

Я поля хвалой столь лестной,
Что журчанье вод смолкает
И стихают вздохи ветра.

Становлюсь я, их увидев,

И безмолвней, и слабее,
Чем родник, чей бег сковали
В полночь ледяные цепи.

Я такою страстью полон.

Что не раз, когда согреться
Мог я зноем глаз Хасинты,
Мерз я, робкий, в отдаленье.

Если б меньше я любил их,

Был бы с ними я смелее,
Ибо чем сильнее чувство.
Тем во мне отваги меньше.

Но клянусь вам, лес и рощи.

Мне милей мои мученья
Даже той нетленной славы.
Что дарует людям небо,

Я признаюсь, что туманит

Ревность разум мой нередко.
Ибо нет любви, с которой
Не взяла бы дани ревность.

Я ревную — и не только

К пастухам, моим соседям,
Но и к камню, на который
Бросит взгляд Хасинта мельком.

Даже на себя взираю

Я с ревнивым подозреньем:
Если я ей мил, то, значит.
За другого принят ею.

Я слежу за ней повсюду,

Ибо я прикован крепко
К ножкам девушки — глазами,
К сердцу — каждым помышленьем.

По пятам за ней хожу я

И молю с тоскою небо,
Чтоб оно одних уродов
Посылало ей навстречу.

Мне всегда разбить на части

Зеркало ее хотелось.
Чтобы двух Хасинт не видеть —
И одной не устеречь мне.

Но меня вы, как ни плачу,

Лес и рощи, не жалейте:
Ведь о всех своих терзаньях
Забываю я пред нею.