Испанские братья. Часть 1

— Я осталась ещё на полгода у своего брата. Хотя не было на свете дочери, более горько оплакивавшей родителей, я в то же время не оставалась совершенно без утешения. У меня была ещё другая любовь, которая поддерживала меня и вселяла надежду. Он, Альфонсо, ушёл на войну и после своего возвращения хотел просить моей руки. Я ждала его каждый час, работала у зажиточных селян, пряла, чтобы не прийти к нему с пустыми руками. Но вот, наконец, вернулся домой молодой человек из нашего прихода, его товарищ, и рассказал мне, что он с французской пулей в сердце лежит на кровавом поле боя под Мариньяно. Сеньор, сёстры, о которых Вы мне только что читали, могли пойти на могилу, чтобы там плакать, и всё-таки у Господа было к ним сострадание…

— У Него есть сострадание ко всем плачущим.

— Ко всем добрым христианам, может быть. Хотя я и была христианкой старого толка, я не была по-настоящему покорной. Я находила жестоким и горьким, что моя свеча вот так, в один миг, навсегда погасла, как гасят восковую свечу, когда закончена процессия. Мне часто приходило в голову, что Всевышний, пресвятая дева и все святые могли бы не допустить несчастья, если бы захотели. Пусть они мне простят, очень трудно быть истинно благочестивой.

— Я этого не нахожу.

— Может быть, учёным господам, которые были в колледже, это и не так трудно. Но как могут знать простые мужчины и женщины, всё ли они выполнили. Очень возможно, что я что-нибудь упустила, или сделала то, что разгневало пресвятую деву.

— Не пресвятая дева, но сам Господь имеет ключи смерти и ада, — сказал Карлос, и совершенно новая истина открылась ему самому, — никто не проходит врата смерти и не возвращается из них иначе, как по Его велению. Но скажи мне, Долорес, что же принесло тебе утешение?

— У меня не было утешения, сеньор. Со временем ко мне пришло что-то вроде равнодушия, и это помогало мне жить. Ваша благородная госпожа мать, да даст Бог покой её душе, оказывала мне в моём горе много сочувствия. Она взяла меня в компаньонки, и многому меня научила: чтению, разным тонким работам, чтобы мне этим ей послужить, как она говорила. Но она хорошо знала, что эти занятия как-то отвлекают меня от моего большого горя. Я вместе с ней поселилась в Севилье, и радовалась, что Бог даровал ей то, что отнял у меня. Я была очень рада, что с Вашим отцом её связывала глубокая искренняя любовь.

Такую степень самоотречения Карлос пока ещё не познал. Остро чувствуя боль своей раны, он перевёл разговор на другую тему:

— Мои родители долго жили в Севилье?

— Недолго, сеньор. Они вели в соответствии со своим положением и богатством очень весёлую жизнь, Вашему благородию известно, что у Вашего отца было большое имение. Но скоро они отошли от удовольствий и развлечений света. Моя госпожа всегда любила горы, а мой господин — он вдруг переменился, не знаю почему. Он потерял вкус к турнирам и танцам и пристрастился к книгам. Оба охотно уединялись здесь, в тишине. Здесь, в этом замке, родился Ваш брат дон Хуан. Весь следующий год нельзя было отыскать благородной четы, которая жила бы более счастливо, благочестиво и упорядоченно, чем Ваши достойные родители.

Карлос задумчиво посмотрел на надпись на стекле, и в глазах его неожиданно вспыхнул яркий свет.

— Не правда ли, эта комната была любимым уголком моего отца?

— Да, сеньор. Дом тогда выглядел не так, как сейчас. Хоть и просто обставленный по сравнению с дворцом в Севилье с его фонтанами, мраморными колоннами, позолоченными коваными решётками, он, тем не менее, был приятным местом обитания для благородного господина и его дамы. Во всех окнах было стекло, которое позднее из- за невнимательности и легкомыслия было разбито (Ваше благородие помнит, как однажды дон Хуан выстрелил из лука по одной из рам западного окна), и мы сочли за лучшее вовсе их убрать.

— Ты говоришь, мои родители были очень благочестивы?

— О, да, сеньор. Они были добры и сострадательны к бедным и много времени проводили за чтением святых книг, как и Вы сейчас это делаете. Ай де ми! Чего им не хватало, я не знаю, может быть, они не были достаточно внимательны, чтобы отдать святой церкви всё, что ей полагается. Иногда у меня возникало желание, чтобы у молодой госпожи было больше рвения в служении пресвятой матери Божьей. Она, без сомнения, всё это понимала, но наверно не в их обычаях было совершать паломничества, жертвовать восковые свечи.

Карлос выпрямился, бросил на Долорес вопросительный взгляд:

— Моя мать когда-нибудь читала тебе, ну, вот так, как я сейчас?