Испанские каникулы

Он лениво огляделся и заметил на резной деревянной полочке кружку с карандашами.

— Угу, — сказал он, вернувшись к телефону. — Давайте.

— Передайте, пожалуйста: Делла сказала…

— Угу, — повторил Филипп, записывая имя.

— …что Филипп Мюррей работает в Ист-Ройвичском отделении.

Рука Филиппа, сжимавшая карандаш, замерла. Он озадаченно уставился на нацарапанные слова. «Делла — Филипп Мюр…»

Он что, все еще пьян?

— Извините, — выговорил он наконец, — кажется, я вас плохо расслышал.

— Филипп Мюррей. М-ю-р-р-е-й. Работает в Ист-Ройвичском отделении Национального южного. Управляющий отделением.

— Ага, — сказал Филипп. — Ясно. — Он потер лицо, пытаясь отыскать в происходящем хоть каплю смысла. — А не могли бы вы… с кем я разговариваю?

— Делла Джеймс. Секретарша мистера Стрэттона, — ответила женщина. — Извините, что помешала вам отдыхать. Пожалуйста, если можете, передайте ему сообщение и скажите, что я перешлю ему соответствующие страницы отчета по факсу. Спасибо большое.

— Погодите! — воскликнул Филипп. — Откуда… откуда вы звоните?

— Из офиса мистера Стрэттона. Еще раз извините за беспокойство. До свидания.

— Погодите! — вскричал Филипп. — Что, собственно…

Но в трубке уже слышались короткие гудки. Филипп тупо уставился на зажатую в руке трубку, потом медленно опустил ее на рычаг.

Это что, чья-то шутка? Может, это Сэм так развлекается? Филипп оглядел пустынную кухню, почти ожидая, что сейчас кто-нибудь со смехом выскочит из засады. Но все оставалось на своих местах. Мрамор безмолвно поблескивал.

Тут внимание Филиппа привлек тихий звук. Он доносился откуда-то из глубин дома и сильно напоминал…

Подстегнутый адреналином Филипп вскочил и кинулся к выходу из кухни. Добравшись до холла, он остановился и снова прислушался. Звук разнесся по мраморному холлу, странно прозаический на фоне окружающего великолепия. Факс, отрезающий бумагу.

Филипп с колотящимся сердцем пошел на звук и очутился в кабинете. Факс стоял на столе — а рядом с ним свернулось несколько кремовых листов бумаги. Филипп взял ближайший, развернул и уставился на заголовок, не веря собственным глазам.

«Из офиса Хью Стрэттона, начальника отдела корпоративной стратегии развития».

А над ним — три характерным образом переплетенные между собою буквы. «ПБЛ».

Хлоя лежала в спальне с задернутыми шторами, обратив невидящий взгляд в прохладную полутьму. Она пребывала в смятении, была взвинчена, и ее знобило. Головная боль прошла. Впрочем, голова особо и не болела — ровно настолько, чтобы можно было сослаться на нее и уйти от всех. От Хью с его настойчивым, ищущим взглядом, от Филиппа с его любящим, неведающим участием. Ей нужно было одиночество и время — подумать.

Но чем дольше она пребывала в одиночестве, пытаясь размышлять рационально, тем неувереннее себя чувствовала. В ушах у нее непрестанно звучал голос Хью и увлекал ее мысли за собой, словно воздушный шар, наполненный гелием. Ее по-прежнему переполняло возбуждение волшебного, тайного веселья. Часть ее души отчаянно жаждала вернуть это возбуждение, эту магию. Жаждала чувствовать его взгляд и прикосновение его рук. Хью Стрэттон, ее первая настоящая любовь. Ее утраченная любовь.

А за этим трепетом и романтикой таилось нечто иное, с чем было куда труднее справиться. Боль, вызванная пониманием того, чего она была лишена все эти годы. Осознание того, что этот человек до сих пор вызывает у нее приязнь и уважение. Что она видит его недостатки — но мирится с ними. Возможно, относится к нему даже лучше, чем его собственная жена. Хью почти не отличался от того двадцатилетнего парня, что клал голову на ее обнаженную грудь и беседовал с ней долгими ночами. Хлоя знала его настолько, насколько лишь один человек может знать другого. И хотя годы сделали его более чуждым и умудренным, Хлоя понимала его внутреннюю суть. Она до сих пор могла говорить с ним на одном языке — она не забыла его. И чем дольше находилась рядом с Хью, тем свободнее владела этим языком.

Хью был прав. Пятнадцать лет ничего не значили. Они вдвоем действовали так же согласованно, как и всегда. Вернуть себе Хью — это было чудом. Волшебной сказкой.

И все же… Все же.

Жизнь — не волшебная сказка. Жизнь доказывает, что тайная, спрятанная от всех страсть — это одно, а кутерьма и грязь распавшихся семей — совсем другое. Жизнь подтверждает, что отдельные осколки совершенства просто не стоят такой цены. Ее стремление к Хью во многом проистекает из тоски по молодости. Он сейчас воспринимается как пропуск из нынешнего ее напряжения и беспокойства к золотому, спокойному прошлому. Хлоя закрыла глаза и почувствовала трепет, вызванный прикосновением его тела. Она снова сделалась двадцатилетней, свободной от ответственности и полной надежд, стоящей в самом начале жизненного пути. В эти волшебные несколько часов казалось, что невозможного нет. Хлоя полностью позабыла о себе. Но теперь…