Испанский гамбит

– Чертовски странно, – пробормотал майор, – должен же я испытывать огромное чувство радости, даже триумфа. Или чего-то подобного. Хотя бы, на худой конец, чувство облегчения. Ничего этого нет и в помине. Все, что я ощущаю, – только смертельная усталость.

Он не испытывал ни малейшего желания что-либо предпринять и меньше всего желал бы разделить свое торжество с новыми партнерами из МИ-5.

– Чаю, сэр? – спросил Вейн, заглядывая в кабинет.

– Нет, благодарю. Пожалуй, я бы выпил бренди. Да-да, так я и сделаю. Садитесь, Вейн, настоятельно вас прошу.

– Хорошо, сэр.

Вейн присел на диван, нескладная, скованная фигура, просто-таки этюд в прямых углах. Холли-Браунинг поднялся, от долгого сидения ощущая напряжение во всех суставах, подошел к письменному столу, выдвинул ящик. Но, неожиданно передумав, он отменил бренди. Лучше он выпьет что-нибудь покрепче. Достал бутылку «Башмилла» и налил две щедрые порции виски.

– Прошу, – протянул он бокал Вейну.

– Но, сэр…

– Нет. Отказа не приму. Виски, Вейн. У нас сегодня праздник.

– Да, сэр.

– Вейн, взгляните, пожалуйста, на это.

– Да, сэр.

Он протянул лист Вейну, и тот мигом пробежал его глазами.

– Отлично, сэр. Я и предполагал нечто в этом роде.

– Да, это именно то, что мы искали. Финал всей истории, неопровержимое доказательство, которое нам так требовалось. Брешь в защитном барьере. Флорри накрыл Джулиана, когда тот передавал сведения русскому агенту, подслушал их беседу и, вернувшись к себе, записал ее. Чертовски хорошую работу выполнил Флорри. Он прекрасно справился, Вейн, согласитесь.

– Да, сэр. И если позволите, я хотел бы отметить отличную работу нашего человека в Барселоне. Юного Сэмпсона.

– Э-э, пожалуй, могу согласиться, вы правы, Вейн. Думаю, что буду рекомендовать его в качестве нашего постоянного работника за границей.

– Кто знает, майор? Не закончит ли он свою карьеру в вашем кресле, сэр?

– Надеюсь, это еще не скоро, Вейн, – усмехнулся Холли-Браунинг.

Но Вейн уже ступил на опасную почву.

– Сэр, но я не понимаю, что имел в виду Флорри, когда сообщал вот это: «Следую за ним с целью захвата»?

– Вы сами должны сообразить, что бы это значило, Вейн.

– В таком случае, черт подери, сэр, вы получили никудышного молодого дурака и за каких-то полгода сделали из него отличного работника, сэр. Получился прекрасный убийца.

– Вы правы, Вейн. Мне это удалось.

– Послушайте, сэр, нельзя ли мне еще каплю вашего виски, сэр? Ну и ну, это ж все равно что встретиться с вернувшимся домой после войны старым другом, сэр, пить такое виски.

– Конечно, конечно, Вейн. Налейте себе.

Вейн прошел к столу, налил еще рюмочку и моментально опрокинул ее. Вернулся. Майор прежде и не видал его никогда таким раскрасневшимся и взбудораженным.

– То есть, просто черт подери, сэр. Говорят, все подлые предатели должны жариться в преисподней, так, черт возьми, мы нашего подлеца туда тоже отправим, и, черт возьми, я так даже чертовски рад, что имею к этому отношение. Так что за вас, майор Джим Холли-Браунинг, лучший в мире охотник за шпионами, который когда-либо жил на свете!

И он хрипло рассмеялся.

– Вы знаете, Вейн, за это действительно стоит выпить.

«Левицкий, – подумал он, – ты начал это еще на Лубянке в тысяча девятьсот двадцать третьем году. А заканчиваю сейчас, в тридцать седьмом, я, на тихой лондонской улице Бродвей. Левицкий, я победил тебя».

25 За линией фронта

– Сюда, – позвал их Портела. – Теперь вам видно?

Флорри лежал на усыпанной хвоей земле в лесу и в гаснувшем свете дня изучал линию укреплений фашистов, протянувшуюся за долиной. С помощью отличного немецкого бинокля он отыскал в неясном пейзаже четкий ряд сбегавших вниз с холма траншей и добавочное сторожевое охранение, бруствер. Но общий вид, представший перед глазами, был неприятно холодным и пустым – земля, заброшенная и покинутая хозяевами, как во время чумы.

– Здесь довольно спокойно, – продолжал Портела, – по сравнению с местами боев под Уэской или Мадридом, поэтому здесь я и перехожу линию фронта. Сарагосса расположена недалеко отсюда. Мои люди ждут там, за холмами. Увидите сами, комрады.

– Прекрасное зрелище, – с театральным оживлением заметил Джулиан.

Он стоял, картинно опершись на одно из деревьев, прямо-таки один из персонажей пьески-мелодрамки «Наши бравые парни» какого-нибудь вест-эндского театра, года примерно 1915-го. Это настроение не покидало его все время их путешествия: эдакий сердечный, доброжелательный, всегда бодрый англичанин. К сожалению, чуть переигрывающий в своем обаянии.

– Не время ли нам идти, комрад? – весело обратился он к Портеле. – Мои чемоданы уже уложены.

– Комрад Джулиан, вы беспокоитесь, как собака на привязи. Никогда не видел такого неугомонного человека. Но нам еще рано, нужно дождаться ночи.

– Ну вот! Нам с Вонючкой не терпится поскорее взяться за дело, а, Вонючка? Задать врагу перцу.

Фасонит, как маленький. Готов паясничать перед каждым, кто уделит ему хоть тень внимания. «Неотразимый Джулиан в центре сцены» – эта роль словно для него, и только для него, придумана.