Испанский садовник

Позабыв про усталость, Николас всю дорогу до дома бежал, и это было очень кстати, так как отец вернулся на виллу несколько раньше обычного, Гарсиа тоже уже был здесь. Мальчик боялся, что его спросят, где он пропадал, но консул явно был чем-то озабочен; они сели обедать вместе, и Николас облегченно вздохнул, чувствуя, что опасность миновала.

Всю прошедшую неделю отношения консула с сыном не выходили за рамки холодной корректности, и только его любовь к мальчику не позволяла прибегнуть к наказанию. Более того, бывали моменты, когда от накатившей тоски ему хотелось как прежде сжать сына в объятиях. Но гордость и постоянно подогреваемое им чувство нанесенной ему обиды удерживали его от такого проявления слабости. Он должен сначала заново утвердить свой родительский авторитет, которому был нанесен ущерб, а уж тогда их прежние отношения, столь дорогие ему — основанные на восхищении и уважении ребенка — могут быть восстановлены.

Сегодня, однако, по его мрачному настроению можно было понять, что его мысли заняты новой проблемой, и, не считая нескольких банальных замечаний, он с Николасом не разговаривал. Его внимание было странным образом сосредоточенно на Гарсиа; вопреки своему обычаю, консул несколько раз обращался к слуге, когда он пришел их обслужить.

— Вы проводили профессора Галеви?

— Да, сеньор.

— Поезд прибыл вовремя?

— Разве эти поезда когда-нибудь приходят вовремя, сеньор? — Дворецкий презрительно скривился и развязно подбоченился.

— Не думаю, — впервые заметив в манере слуги фамильярность, Брэнд порозовел. — Но он уехал благополучно?

— Разумеется, сеньор! Разве я когда-нибудь подводил сеньора? В одиннадцать часов.

Этот неординарный обмен репликами был Николасу не вполне понятен, но привел его в смущение, и он был рад, когда отец кивком позволил ему уйти в свою комнату, где, раздеваясь в блаженном одиночестве, он наслаждался новой надеждой, поселившейся в его сердце после разговора с Педро.

А внизу консул всё так же сидел за столом, и, как бы в нерешительности, вертел подрагивающими пальцами стакан с портвейном. Дворецкий дважды приоткрывал дверь буфетной посмотреть, можно ли убирать со стола, но Брэнд не двигался. Когда Гарсиа выглянул в третий раз, консул внезапно поднял голову.

— Гарсиа, — воскликнул он и умолк.

— Да, сеньор.

Ничего не выражающий, словно нечеловеческий, взгляд дворецкого под вопросительно приподнятыми бровями  заставил консула поежиться. В этих мутных глазах он впервые прочитал насмешку, замаскированную под подобострастие. Неужели Николас прав в своей столь часто выражаемой боязни? Не сознаваемые до сих пор подозрения захлестнули консула, смутив его и заставив нахмурить лоб.

— Гарсиа, — решительно повторил он, — я хочу с вами поговорить.

Тот утрированно низко поклонился. Брэнд скрипнул зубами.

— Когда вы вернулись домой?

— В пять часов, сеньор.

— Но ведь профессор Галеви уехал в одиннадцать, — Брэнд старался говорить сдержанно. — Учитывая, что дорога до дома занимает два часа, вы должны были вернуться в час дня.

Брови Гарсиа поднялись еще выше.

— Человек должен питаться, сеньор, — язвительно ответил он. — Мне необходимо было слегка подкрепиться.

— И на это у вас ушло четыре часа?

— Я не знал, что мне нужно торопиться и позволил себе продлить обед.

— А во время этого продленного обеда вы пили?

— Простите?

— Я внимательно наблюдал за вами в течение последнего часа. По-моему, вы пили.

Углы рта дворецкого резко опустились. Но очень быстро его убийственный вид сменился презрительной усмешкой, затуманенные глаза злобно сверкнули.

— Я живой человек, сеньор, и должен пользоваться случаем. Скажу вам честно, я привык к хорошему вину. Когда я служил у Аостаса в Мадриде, я пил превосходную марсалу.

Консул закусил губу.

— Вам очень нравится ссылаться на этих Аостасов. Когда вы у них служили?

Подавив резкость, Гарсиа безразлично ответил:

— Некоторое время тому назад.

— Когда? — жестко повторил консул.

Полуприкрытые глаза слуги резко изменились, зрачки затянулись непроницаемой пленкой, словно муть поднялась с их дна.

— Это записано в моих документах, — медленно сказал он. — Они все в полном порядке.

— Разумеется, — голос консула звучал необычно. После небольшой паузы он сказал: — И вы никогда не слышали о человеке по имени Родриго Эспантаго?

Тяжелые веки дворецкого дрогнули. И без того неподвижное лицо окаменело. Необычно низким голосом он ответил:

— Почему я должен его знать? Он кто?

— Преступник. Его разыскивает мадридская полиция.

В комнате наступила звенящая тишина. Лицо Гарсиа налилось кровью, на носу и щеках проступила сеточка фиолетовых сосудов. Внезапно из опухших губ полилась сбивчивая речь:

— Сеньор, в самом деле, вы меня обижаете! За кого вы меня принимаете, за что такие обвинения? Разве я виноват, что у меня есть враги? Нет, сеньор, тысячу раз нет! Мне всегда удавалось посрамить этих подлых тварей! — Он почти кричал. — Я плюю на них!

— Успокойтесь, Гарсиа, — воскликнул Брэнд, пытаясь скрыть под суровостью тревогу.