Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга

— Ну, что за проблемы?

— Это я, — прошептал Панин.

— Что ты? — резковато, думая о том, что еще можно догнать Апраксину, поторопил его Ледников.

И тут Панин каким-то мертвым голосом произнес:

— Это я убил Дашу Трубич… Но я не хотел! Я хотел только поговорить с ней. Сказать, чтобы она отстала от Кати!

— От Перепелкиной?

— Да. Потому что это она предложила Кате заняться этим… эскортом. Катя не хотела, боялась, но она ее убедила, уговорила. И Катя тоже стала ездить на эти встречи, презентации. Я говорил ей, чтобы она перестала, но она уже не могла. Ее втянули, понимаете, втянули, а потом стали шантажировать…

Панин смотрел на Ледникова умоляющими глазами, словно тот мог что-то исправить в его уже безнадежно погубленной жизни.

Ему было так нужно, чтобы Ледников поверил, что Перепелкину втянули, заставили…

— Я решил Катю спасти. Понимаете, спасти! Подошел к Трубич и сказал, что надо поговорить. Мы шли по улице, было уже темно, шел дождь, никого рядом… Мы шли мимо забора, за которым ломали дом. Я сказал, что если она не оставит Катю в покое, то я пойду в полицию. А она засмеялась и сказала, что тогда все узнают, что Катя проститутка… И тогда я ее ударил… По лицу, не очень сильно… Но она отшатнулась, поскользнулась и упала… И ударилась головой о бетонную плиту. О самый угол… Я испугался, затащил ее за забор, а потом вдруг увидел открытый люк… Я спихнул ее туда, вниз и закрыл крышку… Я как будто не понимал, что делаю и зачем.

— Катя знает? — спросил Ледников.

Панин отчаянно помотал головой:

— Нет, я ничего ей не говорил.

— А что же молчал?

— Сначала я не мог в это поверить. Мне казалось, что это было не со мной или этого вообще не было… А потом я понял, что не могу с этим жить.

Ледников вздохнул и спокойно сказал:

— Ладно, Игорь, поехали.

— Куда?

— Оформлять явку с повинной. Это тебе поможет.

В машине уже Панин вдруг сказал, ни к кому не обращаясь:

— Катя больше этим уже не занималась.

Господи, это сейчас было для него важнее всего. Наверное, здесь ему мерещилось оправдание и прощение. Наверняка, все прошедшее с того страшного момента время он только и убеждал себя, что он просто спасал несчастную Катю, что она, его Катя, только несчастная жертва. Прозвучало это как отпущение грехов. Отпущение самому себе. Но человек не может отпустить грехи самому себе. Просто ему всегда нужно какое-то оправдание. А проще всего оправдаться перед самим собой. Но это не значит, что с таким оправданием согласятся другие. Например, отец Даши.

На следующий день отправились на стройплощадку, и Панин показал, где он спрятал тело Даши. Стройка была, видимо, давно заморожена, люк завалили строительным мусором. Когда тело, вернее, то, во что оно превратилось, извлекли, Панин смертельно побледнел и свалился в обморок.

Прядко, глядя, как его, едва передвигающего ноги, уводят, спросил не известно к кому обращаясь:

— И что я дяде Коле скажу?

Ледников ничего не ответил. И что тут можно было ответить? Бывают ситуации, из которых нет нормального человеческого выхода.

Пройдет время, и Ледников, поджидая у института Апраксину, встретит Перепелкину. Она первая заметит его, сама подбежит к машине, веселая, как котенок у печки. И вдруг как-то искоса, с непонятной хитрованской улыбкой взглянув на Ледникова, беззаботно скажет:

— А Игорь Панин просто дурачок, он какой-то не от мира сего. Ничего в жизни не понимает. Вбил себе в голову, что Даша меня в этот эскорт заманила. А ведь я сама попросила ее туда меня устроить. Хотелось попробовать, что это за жизнь такая. Приключений захотелось. Девчонки такое рассказывали!.. Даша меня еще отговаривала…

Глава 15 «Новые горизонты»

Илья Борисович не любил вспоминать недавние времена, когда его дела вдруг пошли нехорошо. Не то, чтобы из рук вон, но совсем не так, как ему хотелось, уныло и без перспектив, без какого-то неожиданного взрыва удачи, который бы разом переменил жизнь и позволил существовать безбедно и в свое удовольствие. И винить в этом прискорбном обстоятельстве он мог тогда только себя самого. Винить мог, но не хотел — характер не позволял. Илья Борисович всегда считал, что это ему все вокруг обязаны и ему все простительно. Почему так — он не задумывался. Просто жил именно с таким ощущением.

А неудачи и промахи его начались тогда, когда он решил отойти от антикварного бизнеса, заниматься которым становилось все более хлопотливым занятием. И получить стоящую вещь задешево становилось все труднее, и государство усилило свое внимание к ним, и состоятельные чиновники стали опасаться вести открытую коллекционерную деятельность… Вот тогда Нагорный и сделал ставку на торговлю современным русским искусством, на которое, как ему показалось, возник большой и устойчивый спрос, как внутри страны, так и за рубежом. И сильно просчитался.