Испанский сон

Мы стали безработными и, по закону марксизма, унылыми. Вместо любовно-производственных сюжетов на кухне теперь разыгрывались фальшивые сцены взаимного утешения. Уроки тенниса прекратились; мы уже вдвоем прятали глаза друг от друга, стыдясь хлипкости нашей быстрой мечты; крах надстройки казался неминуемым, и он бы, наверно, случился, если бы не подоспело очередное экономическое чудо, то есть сумасшедший бум электрифицированных самоудовлетворителей.

Это было именно чудо. В конце тысячелетия вдруг оказалось, что насущные цели, которые веками требовали массы времени, денег, человеческих сил, достигаются легко и просто; изощренная техника, требовавшая специальной подготовки, вдруг оказалась доступна каждому. Естественно, у нее сразу же нашлось немало врагов. Одни, пожилые чиновники-импотенты, видя в ней (и не зря) очередной фактор своей скорой ненужности, продолжали прежние песни о тлетворном влиянии Запада – идеологическая борьба, напомню, еще не была закончена бесповоротно! Другие, интеллигентные, писали философские статьи о глобальном нашествии бездуховности, пытались по-научному предостеречь.

Но джинн был уже выпущен из бутылки. Конечно, для большинства обычных людей самоудовлетворители поначалу были лишь чем-то новеньким, интригующим, лишь забавой, которой можно было посвятить много ночей подряд, не опасаясь, как в прежние времена, быть обвиненными в антисоциальном поведении и подрыве устоев – несмотря на рост мешков под глазами, на скрюченные ноющие пальцы поутру, уже одно это предрешило бы феноменальный успех новой, революционной техники. Но вдобавок, одновременно с общим подъемом «железного занавеса» столь же быстро выяснилось, что на тлетворном Западе самоудовлетворители уже не только служат средством индивидуального или олигархического потребления, но и открывают неслыханные прежде формы общения людей. После массового осознания этого факта судьба российского самоудовлетворения стала совершенно понятной.

Итак, новая техника хлынула в страну лавинообразно; но чем больше ее становилось, тем больше спрос опережал предложение. Лихорадка рыночных ниш… Слыхала ли ты такие термины – «желтая сборка», «белая сборка»? Кто первым допер, что удовлетворители нужно собирать прямо в Москве, тот стал богатым человеком. Бессистемно блуждая по рынку труда, Фил встрял в крошечную сборочную шарашку, в которой работал его приятель-однокурсник Вальд Потемковский. Шарашка занимала помещение бывшего буфета в маленьком отраслевом институте; в ней пахло прошлогодней тухлятиной, канифолью, мышиным дерьмом – чем угодно, только, слава Богу, не начальничками. Еще один однокурсник, к тому времени американский гражданин, нашел необыкновенно дешевых азиатских производителей… и пошло-поехало.

Американец комплектовал в Штатах партии тайваньских деталей, добавлял кое-что американское и отправлял самолетом в Москву. Буфетная шарашка собирала красивые и, кстати, не такие уж плохие удовлетворители, а потом продавала их по ценам, вышибающим любого конкурента. На так называемых валютных аукционах – очередной экзотике – шарашкин банк покупал доллары и отправлял их американцу. Через полгода заманчивое, опасно-недоступное прежде слово «доллар» стало обиходным в семье; Фил уже гордо именовался главным инженером, а детали начали поступать в шарашку морскими контейнерами. Институт нищал, а шарашка каждый месяц отхватывала у него по комнате и по нескольку лучших работников. Руководство, тоже, видно, кое-что имевшее с бизнеса, помалкивало, пока группа обойденных шарашкой и потому озлобленных сотрудников не устроила громкий скандал, требуя изгнать «новых русских» из института.

Шарашка раскололась. Одна партия, возглавляемая генеральным директором, считала, что нужно уступить, затаиться и перейти к закулисной политике с целью стакнуться с вышестоящей инстанцией, ликвидировать институт-паразит и прибрать к рукам все его здание. Другая – партия главного инженера – предлагала переезжать на временное место, брать в банке кредит, увеличивать обороты и вкладываться в солидное долговременное помещение. В то время было модным словечко «консенсус»; так вот, партиям не удалось добиться консенсуса. Как мы увидим дальше, пострадали все.

Вместе с главным инженером Филиппом *овым из шарашки ушли лучшие специалисты, Вальд Помяловский в их числе; он-то, имея уже определенный деловой опыт и кое-какие сбережения, и выступил одним из двух учредителей новой фирмы. Вторым был, естественно, *ов. Еще более, чем жажда наживы, им руководила моральная ответственность за судьбы людей, покинувших здание института (замечу, несмотря на то, что сам он ради нового бизнеса сразу же влез в долги, в то время как его подопечные не вложили в дело ни копеечки). Фирму назвали «ВИП-Системы». Почему «ВИП»? Ну, видишь ли… первоначальным замыслом было «ВИФ», то есть «Вальд и Фил»; «П» было идеей Фила: Вальд и Philip, Вальд и Партнер… во всяком случае, аббревиатура звонкая и респектабельная сама по себе; добавленные «системы» долженствовали завершить сугубое общее благозвучие.