Исполинское радио

Позы и взгляды, которым умилялась миссис Сауэр, видя в них проявления трогательной супружеской нежности, на самом деле означали всего лишь благородную радость двух бездомных, неприкаянных детей, которые нашли себе вдруг пристанище. Каким прелестным, каким драгоценным казался им этот короткий час! На другом островке зажглись огни. Ажурная решетка на крыше полуразвалившейся теплицы четко вырисовывалась на темнеющем небе. Бедные, бедные перелетные птицы! Все их повадки и движения дышат невинностью. Косточки их так хрупки. Неужто вот оно, их назначение — заменять собой умерших? Улетайте скорей, улетайте! — пел ветер в ветвях деревьев, в траве, в кустах, но Виктор и Тереза Маккензи не прислушивались к голосу ветра. Они слушали миссис Сауэр.

— Я надену к обеду свое зеленое бархатное, — говорила она, — но если детям не хочется переодеваться...

Прислуживая за столом в тот вечер, Агнес подумала, что давно уже у них не было так оживленно. Она слышала, как после обеда они отправились играть на биллиарде, купленном некогда для бедняги Талбота. Стало накрапывать, но это был совсем не такой дождь, как в Хостейл-бич. Это был легкий, редкий горный дождик. В одиннадцать часов миссис Сауэр зевнула, и игра на этом кончилась. Все поднялись наверх и там, в коридорчике, под фотографиями, изображающими экипаж Талбота, лошадку Талбота и однокашников Талбота, стали прощаться.

— Покойной ночи, покойной ночи, — воскликнула миссис Сауэр, и затем, решившись откинуть прочь церемонии, прибавила:

— Я так счастлива, что вы не уехали! Я сказать не могу, как много это для меня значит. Я... — Слезы выступили у нее на глазах.

— Здесь так прелестно, — сказала Тереза.

— Покойной ночи, дети, — повторила миссис Сауэр.

— Покойной ночи, покойной ночи, — вторил мистер Сауэр.

— Покойной ночи, — сказал Виктор.

— Покойной ночи, покойной ночи, — подхватила Тереза.

— Спите крепко, — сказала миссис Сауэр, — приятных сновидений.

Прошло десять дней. Сауэры ждали в гости каких-то молодых родственников по фамилии Уичерли. Уичерли еще ни разу не бывали здесь. Они прибыли под вечер. Виктор вышел к ним навстречу.

— Я — Виктор Маккензи, — весело представился он. На нем были теннисные шорты и джемпер, но когда он наклонился поднять чемодан, колени у него громко хрустнули. — Мистер и миссис Сауэр поехали с моей женой прокатиться, — объяснил он. — Они скоро вернутся — в шесть часов мы пьем коктейли.

Молодые родственники миссис Сауэр проследовали за ним через просторную гостиную и поднялись по лестнице.

— Миссис Сауэр решила поместить вас в комнате дяди Джорджа, — сказал Виктор. — Там самый приятный вид из окна и притом — горячая вода. Комната дяди Джорджа — единственная пристройка, сделанная после того, как в тысяча девятьсот третьем году отец мистера Сауэра выстроил этот дом...

Молодые родственники никак не могли понять, кто же такой этот Виктор Маккензи? Кем он приходился им? Кузеном? Или, может быть, дядюшкой? Или совсем дальней родней? Впрочем, в доме уютно, день ясный и солнечный, и почему бы, в конце концов, не поверить, что Виктор таков, каким он кажется? А кажется он человеком безмятежно счастливым.

Жестокий романс

Джек познакомился с Джоун Харрис в Нью-Йорке несколько лет назад. Он привык называть ее про себя «вдовой». Она одевалась во все черное, и, где бы ни жила, у нее всегда царил беспорядок, какой бывает в доме, откуда только что вынесли покойника. Впрочем, Джек окрестил ее так отнюдь не со зла: он очень даже хорошо относился к Джоун. Земляки и ровесники, они выросли в небольшом городке в штате Огайо, и в Нью-Йорк прибыли почти одновременно, в середине тридцатых годов. Свое первое лето в Нью-Йорке они часто встречались после работы и шли в бар пить мартини, а потом в кафе — обедать и играть в шашки.

Джоун начала с того, что поступила на курсы для моделей; полтора месяца она там обучалась искусству ходить с книжкой на голове — для осанки, — а потом выяснилось, что она не фотогенична. Ей удалось устроиться в одном из первоклассных ресторанов в качестве так называемой «хозяйки». В пронзительном розовом свете ламп она стояла у вешалки, потряхивая черной гривой, и приветствовала посетителей, а ее черная юбка колыхалась в такт любовным стонам струнного оркестра. Это была крупная красивая девушка; у нее был прелестный голос, а в лице и во всем ее облике было разлито ровное, здоровое и радостное приятие мира. Она была простодушно и неисправимо общительна и, когда бы ее ни позвали, в любой час ночи, была готова вскочить с постели, одеться и отправиться кутить, — Джек очень ценил в ней это качество. Осенью она поступила в универсальный магазин на какую-то мелкую административную должность. Они с Джеком встречались все реже и реже и вскоре совсем перестали встречаться. Джек сошелся с девушкой, с которой он познакомился на одной из вечеринок, и как-то так получилось, что он ни разу не задумался, куда девалась Джоун.