Исполинское радио

— Вот и моя старуха так говорит... — продолжал Бронко. — Она считает, это оттого, что я все время вожусь с этой дрянью. А я весь день только и думаю, что о женщинах, — печально заключил Бронко, — любовь, любовь и любовь. Тьфу, мерзость! Смотрю, например, фотографию в газете: сидит парочка, ужинает. Хорошие, чистые молодые люди, а у меня в голове совсем не то. Или, скажем, заходит дама, просит надбить каблуки. Я ей: «Да, мадам», «Нет, мадам», «Завтра будет готово, мадам», а у самого в голове такое, что и сказать стыдно. Но если это от обуви, так что ж мне делать? Я больше ничем ведь не могу зарабатывать. Для такой работы, как ваша, нужно ведь быть и маляром, и плотником, и дипломатом, и нянькой. Завидую я вам, Честер. Заела где-то оконная рама. Или пробки перегорели. Вас зовут, просят починить. Хозяйка открывает дверь. Она одна. В ночной рубашке. У нее... Бронко умолк и принялся энергично работать бархоткой.

Вернувшись от чистильщика и узнав, что фургон миссис Бествик так и не пришел, Честер сейчас же поднялся в девятую «Е» и позвонил с черного хода. Никто не открывал. В квартире было тихо. Он позвонил несколько раз и наконец открыл дверь своим ключом. И в эту же минуту миссис Бествик вошла в кухню.

— Я не слышала звонка, — сказала она. — Я так расстроилась из-за этого фургона, что не слышала звонка. Я была в угловой комнате.

Она опустилась на стул возле кухонного стола. Лицо у нее было бледное и озабоченное.

— Не унывайте, миссис Бествик,— сказал Честер. — Вам понравится Пелам — вы ведь в Пелам переезжаете? Там деревья, птицы. Девочки начнут поправляться. И у вас будет хорошенький домик.

— Очень маленький, Честер, — сказала миссис Бествик.

— Я, пожалуй, скажу рабочим, чтобы они взяли ваше бара... ваши вещи и снесли их во двор, — сказал Честер. — Они будут там в полной сохранности. А если пойдет дождь, я позабочусь, чтобы их как следует покрыли брезентом. А что, миссис Бествик, чем ждать, почему бы вам не поехать прямехонько в Пелам? — спросил он. — Я тут за всем присмотрю. Почему бы вам не сесть в поезд и не поехать в Пелам?

— Нет уж, я подожду, Честер, спасибо, — сказала миссис Бествик.

Где-то заревела заводская сирена, возвещающая полдень. Честер спустился и стал осматривать вестибюль. Ковры и пол чисты; стекла на эстампах, изображающих скачки, блестят. Затем он постоял под навесом и убедился, что медные подпорки натерты до блеска, что резиновый коврик вымыт и что прочный навес — не в пример другим — выдержал напор зимних ветров.

— Доброе утро, — окликнул его изысканно учтивый голос.

— Доброе утро, миссис Вардсворт, — ответил Честер и только после того, как ответил, понял, что это была не миссис Вардсворт, а Кэйти Шей, ее пожилая служанка. Ошибиться было не мудрено, так как Кэйти была в старой шляпке и пальто миссис Вардсворт и благоухала ее духами — последними каплями из выброшенного флакона. В полумраке навеса старая женщина казалась тенью своей хозяйки.

К подъезду задним ходом подъехал фургон — фургон миссис Бествик. Честер повеселел и пришел к завтраку с хорошим аппетитом.

Миссис Кулидж не села с ним за стол, и он догадался по лиловому платью, что она собирается в кино.

— Женщина из седьмой «Д» назвала меня дворником, — сказал Честер.

— А ты не расстраивайся, Честер, — сказала миссис Кулидж. — Когда я подумаю о всех твоих заботах, обо всем, что тебе нужно делать, мне кажется, ни у кого нет столько работы. Да ведь в любую ночь может вспыхнуть пожар, а кто, кроме тебя и Стенли, знает, где кишка? А потом лифт, электричество, газ, котел... Сколько ты говорил, сожгли в этом котле прошлой зимой, Честер?

— Больше ста тысяч галлонов, — сказал Честер,

— Подумать только! — сказала миссис Кулидж.

Переезд был в самом разгаре. Рабочие сказали Честеру, что миссис Бествик все еще наверху. Он закурил сигару, сел за свой рабочий стол и услышал, как кто-то поет:

У моей крошки

Дивные ножки.

Песня, сопровождаемая смехом и аплодисментами, доносилась из дальнего конца подвала, и Честер пошел на голос.

Он прошел по темному коридору до самой прачечной. В большой, ярко освещенной комнате пахло газовой сушилкой. На гладильных досках валялись бумажки от бутербродов и банановая кожура. Ни одна из шести прачек не работала. Посреди комнаты две девушки отплясывали вовсю, одна — в шелковой комбинации, присланной для стирки, другая — завернувшись в грязную скатерть. Остальные хлопали в ладоши и смеялись. Честер раздумывал, следует ли прерывать веселье, но тут зазвонил телефон, и он поспешил к себе в контору. Это была миссис Негус.

— Гоните эту стерву, Честер,—сказала она.— С двенадцати часов ночи квартира — моя. Сейчас я туда поднимусь.

Честер попросил миссис Негус обождать его в вестибюле. Она была в коротком меховом пальто и темных очках. Они вместе поднялись в девятую «Е», и он позвонил в парадную дверь. Он стал было знакомить дам, но миссис Негус так увлеклась туалетным столиком, который выносили рабочие, что забыла поздороваться, и сказала:

— Шикарная штучка.

— Спасибо, — сказала миссис Бествик.