Исполинское радио

— Продавать не собираетесь? — спросила миссис Негус.

— Боюсь, что нет, — сказала миссис Бествик. — Мне, право, совестно, что я оставляю квартиру в таком состоянии, — продолжала она. — Но я не успела вызвать уборщицу.

— Это неважно, — сказала миссис Негус. — Я все равно буду делать ремонт. Я просто хотела перетащить свои вещи.

— Почему бы вам не поехать теперь, миссис Бествик? — спросил Честер. — Фургон уже пришел, а я присмотрю за погрузкой.

— Да, да, Честер, я скоро поеду, — сказала миссис Бествик.

— Недурные у вас камешки,— заметила миссис Негус, глядя на кольца миссис Бествик.

— Спасибо, — сказала миссис Бествик.

— Давайте вместе спустимся, миссис Бествик, я вам вызову сейчас такси, а там займусь и погрузкой.

Миссис Бествик надела пальто и шляпу.

— Наверно, следовало бы рассказать вам о разных здешних мелочах, — сказала она миссис Негус. — Но я вдруг все позабыла! Я рада, что познакомилась с вами. Надеюсь, что вам в этой квартире будет так же хорошо, как было нам.

Честер открыл дверь и пропустил ее в коридор.

— Сейчас, Честер,— сказала она.— Одну минутку.

Честер испугался, что она расплачется, но она всего-навсего открыла сумку и стала сосредоточенно в ней рыться.

Честер понимал, что дело не только в том, что она вынуждена расстаться с привычной обстановкой и ехать куда-то в новые места; ей было больно покидать дом, где ее манера говорить, весь ее облик, ее старые костюмы и бриллиантовые перстни все еще доставляли ей какую-то видимость почета и уважения; это была боль перехода из одного класса в другой, и боль была тем сильнее, что переходу этому так никогда и не суждено завершиться. Где-нибудь в Пеламе она непременно встретит соседку, которая тоже училась в каком-нибудь Фармингдейле или в Фармингтоне; подружится с кем-нибудь, у кого тоже бриллианты размером с лесной орех, а перчатки дырявые.

Она простилась с лифтером и швейцаром в вестибюле. Честер вышел вместе с нею, думая, что она простится с ним на крыльце, и уже готовился еще раз сказать, что у них было мало таких хороших жильцов, однако она повернулась к нему спиной и без единого слова быстро зашагала к перекрестку. Ее небрежность удивила и задела Честера, и он все еще смотрел ей вслед с возмущением, когда она вдруг повернулась и пошла назад.

— Боже мой, Честер, с вами-то я и не простилась! — сказала она. — Прощайте и спасибо, и проститесь от моего имени с миссис Кулидж. Передайте миссис Кулидж большой, большой привет.

И ушла.

— А что, пожалуй, может еще и разгуляться! — сказала Кэйти Шей, выходя на крыльцо.

В руках у нее был кулек с крупой. Как только Кэйти перешла улицу, ютившиеся под мостом Куинсборо голуби узнали ее, и стая, словно взмытая ветром, закружилась над ней. Кэйти слышала шум крыльев и видела, как в лужицах стало темно, оттого что птицы заслонили небо, но, казалось, не обращала на них никакого внимания. Мягкой и сильной походкой няньки, окруженной назойливыми детьми, шагала она между ними и даже тогда, когда голуби опустились на тротуар и стали тесниться у ее ног, не сразу принялась кормить их. Наконец она стала раскидывать желтую крупу — сперва старым и немощным, которые топтались у края, а затем остальным.

Рабочий, сошедший с автобуса на перекрестке, увидел стаю птиц и старуху, стоящую среди них. Он раскрыл свою бутербродницу и вытряхнул на тротуар несколько корочек. Кэйти тотчас подскочила к нему.

— Я просила бы вас не кормить их, — сказала она резко. — Видите ли, я живу вон в том доме и наблюдаю за ними, так что у них все есть. Я им насыпаю свежей крупы дважды в день. Зимой — кукурузу. Я трачу на них девять долларов в месяц. Они у меня получают все, что нужно, и я не хочу, чтобы их кормили посторонние.

И носком ботинка скинула корки в водосток.

— Я меняю им воду два раза в день и зимой смотрю, чтобы она не затянулась льдом. Но я не хочу, чтобы их кормили посторонние. Вы, надеюсь, меня понимаете.

Она повернулась спиной к рабочему и вытряхнула остатки из кулька. Чудная, подумал Честер, совсем чудная. Впрочем, кто из них чуднее, неизвестно — она ли, кормящая этих птиц, или он, глядящий на то, как она их кормит?

Кэйти была права: начало проясняться. Тучи исчезли, и Честер увидел в небе просвет. Дни заметно стали прибывать. А сейчас, казалось, день мешкает и никак не хочет уйти. Честер вышел из-под навеса, чтобы полюбоваться на прощание вечерним светом. Заложив руки за спину и закинув голову, он стоял и смотрел. В детстве его учили, что за облаками скрыт град господень, и даже теперь, взрослый, он испытывал к низко нависшим тучам любопытство ребенка, который думает, что ему вот-вот удастся заглянуть через какую-нибудь щелочку в жилище святых и пророков. Но дело было не только в привычке благочестивого детства. Он не мог уловить смысл только что окончившегося дня, и небо, казалось, обещало растолковать ему этот смысл.