Да он, собственно, уже и начал брать – понемногу, не зарываясь и не жадничая, чтобы раньше времени себя не обнаружить. От заманчивой и легко осуществимой идеи нацепить погоны и обзавестись официальным начальственным статусом по зрелом размышлении пришлось отказаться. И он убедился в своей правоте, когда до него окольным путем дошли слухи о каких-то странных – непонятно было, кто они, откуда и, главное, зачем – проверяющих, которые шерстили личный состав пограничных, егерских и полицейских служб в граничащих с заповедником районах всех трех сопредельных государств, уделяя особое внимание новичкам. В отличие от своих информаторов, Борода точно знал, что это за проверяющие и кого они ищут. Знал и радовался тому, что в свое время у него хватило ума последовать примеру покойного Струпа – уйти в тень и оттуда, из тени, потихонечку управлять процессом.
Черный Подполковник перестрелял многих, но, разумеется, не всех. И те, кто остался, прочно сидели у Бороды на крючке. Он знал и помнил о них все – даже то, что они сами уже успели благополучно забыть, – и потихоньку, одного за другим, прибирал их к рукам, по мере необходимости ставя в известность о своей информированности.
Эта неторопливая, осторожная, как на минном поле, работа сегодня, наконец, принесла первые плоды – вот этот пылящий впереди грузовой микроавтобус, в кузове которого, замаскированные мешками с картошкой, лежали два ящика добрых тульских стволов. Застопорившаяся было машина снова заработала – пока лениво, со скрипом, но маховик уже начал раскручиваться, и Борода знал, как сделать так, чтобы механизм больше не ломался.
Закатное солнце светило в узкую щель между двумя плотными (как набрякшие влагой ватные одеяла) слоями сплошной облачности. Недавний дождь прошел полосами, и там, где он прибил пыль, на асфальте поблескивали мелкие лужи. В заросших кустарником и высокой травой кюветах стояла черная вода, на поверхности которой флотилиями золотых корабликов плавала опавшая листва. Лес вдоль дороги уже щеголял роскошным осенним нарядом, и среди темной зелени елей, сосен и можжевельника то и дело вспыхивали золотые канделябры берез и лимонно-желтые с красным кленовые кроны. Земля под деревьями была пестрой от опавших листьев, и даже сквозь запахи бензина и оружейной смазки в кабине «уазика» чувствовался крепкий, чистый дух грибной прели. Ветер раскачивал верхушки деревьев, и сорванные с веток листья косым дождем вертящихся на лету конфетти неслись над дорогой, время от времени с шорохом скользя по ветровому стеклу. Ветер дул почти строго с севера на юг, и было трудно отделаться от мысли, что это дыхание уже недалекой зимы.
Ветер дул с севера, заставляя ветхий, выбеленный дождями и солнцем тент пузыриться и хлопать, и в какое-то мгновение Борода вдруг осознал, что ветер пахнет уже не грибной прелью и палой листвой, а дымом – не горьким, удушливым дымом лесного пожара, а по-домашнему уютным дымком костра, на котором какой-то умник решил поджарить филейные части подстреленного кабана.
И, поняв это, он сразу же сообразил еще кое-что: если ветер дует слева, то костер развели неподалеку от лесной прогалины, где до недавних пор стоял сожженный Черным Подполковником лесной хутор. Хутор сгорел дотла, но погреб сохранился. Сохранился и спрятанный под полом сожженной баньки сейф, и Борода, не имея ни времени, ни желания изобретать велосипед, оборудовал себе там тайник. (Бритва Оккама, принцип экономии мышления; привет, Валера, каково тебе там, на небесах?) Да нет, правда, кому придет в голову искать что-то на заросшем малинником и крапивой пепелище посреди дремучего леса? Да и для привала местечко, прямо скажем, неподходящее – уж больно оно мрачное, уж очень силен там мертвенный дух полного и окончательного запустения…
И вот, извольте полюбоваться – костер!
Сам склонный к мелкому и зачастую лишенному какого бы то ни было смысла воровству, Борода всю жизнь боялся стать обворованным. Эта боязнь граничила с фобией; он это знал, но ничего не мог с этим поделать.
Он вообще знал все свои слабости наперечет, но ни с одной из них не мог справиться, что, очевидно, и было самой главной его слабостью. Ну и ладно; в конце-то концов, не так уж их и много – раз, два, и обчелся. А кто с этим не согласен, получит в табло. Вот тогда и поглядим, кто слабый, а кто сильный, и хватит ли у этого умника здоровья подняться после одного-единственного, нанесенного вполсилы удара. Слабости… Разберитесь сперва со своими, а потом уж принимайтесь считать чужие!
Слева промелькнул поворот на заросшую лесную грунтовку. Борода дал гудок, поморгал фарами, и шедший впереди «фольксваген» остановился, даже не потрудившись съехать на обочину – здесь, на безлюдье, соблюдение правил дорожного движения представляло собой просто утомительную и нелепую в своей полнейшей бессмысленности формальность. Борода подъехал к нему вплотную, открыл дверцу и, выпрямившись во весь рост на подножке, поверх крыши сказал водителю: