Исполнение желаний

Они могли всё, а Игорю оставалось только мечтать. Он даже по специальности работать не мог: с его регулярными больничными листами и предписанным врачами сокращённым рабочим днём это было практически невозможно. Игорь работал в больнице, дежурным на проходной (с почти законченным филфаком, о чём ему было стыдно говорить, и он молчал). А свободные дни проводил на бульваре, который он очень любил.

Бывают такие необъяснимые привязанности, бзики или психозы – называйте как хотите – когда мы влюбляемся во что-то (или в кого-то), не имеющее к нам ни малейшего отношения (второй вариант – тяжелее и длительнее). И словно преступника совершившего недозволенное, нас тянет на «место преступления», хотя можно поклясться – мы не совершили там ничего, абсолютно ничего. Тянет – и всё тут. Необъяснимая привязанность. Магия места.

Игорь неспешно прогуливался по аллеям, присаживался на скамейку отдохнуть, подолгу стоял у пруда, уставясь взглядом в рябь на воде. И всё время чего-то ждал. Игоря не оставляло чувство, что с ним случится что-то хорошее – здесь, на бульваре. Надо только подождать. Набраться терпения и подождать. Так говорила ему мама. А ещё говорила, что когда ждёшь, надо думать о хорошем и строить планы на будущее. Причём непременно реальные. И тогда ожидание не будет скучным.

И Игорь старался думать о хорошем, хотя понимал, что это игра, некое соглашение с самим собой.

Хорошее

Хоть в чём-то ему повезло – в семи минутах неспешной ходьбы от дома зеленым оазисом раскинулся Чистопрудный бульвар. Налево убегала зелёная гирлянда бульваров: Сретенский, Рождественский, Петровский, Страстной, Тверской, Никитский, Гоголевский – до Пречистенской набережной, до Москвы-реки. Направо тянулись Покровский и Яузский бульвары – до самого Китай-города. Игорю нравился Яузский – бульвар сбегал вниз, и Игорь доходил до конца бульвара, не чувствуя привычной одышки, и мысленно говорил себе: «Если ты можешь столько пройти не задыхаясь, значит, ты здоров. Ты такой же, как все».

Игорь знал, что это неправда. Но ему нравилась эта игра, он ничего не мог с собой поделать – по Яузскому бульвару он шёл в приподнятом настроении, а в голове звучали вальсы Штрауса – бравурно, торжественно, празднично-легко! (Игорь «слышал» музыку в партитуре, в оркестровом исполнении, слышать по-другому он просто не умел). Потом садился на скамейку и отдыхал, и с его лица не сходила улыбка. Насидевшись и намечтавшись вдоволь, шёл на трамвайную остановку и ехал домой, чувствуя себя неприлично счастливым и изо всех сил стараясь не улыбаться: в трамвае никто не улыбался, только он, как дурак… Игорь сжимал губы, но они не желали слушаться и упрямо растягивались в улыбку. Игорь отворачивался к окну… Вот же дурак! Идиот. С чего ему так весело? Если его об этом спросят, сможет ли он ответить?

Вот спросят его – как живёшь, чем занимаешься? Не рассказывать же о том, как он часами сидит на скамейке и мечтает о телепортации и левитации. Как возвращается домой на трамвае, потому что ему нельзя идти в горку, даже если подъём почти незаметен. Как проводит вечера у телевизора, в обществе приветливых дикторов и бесшабашных киношных героев, которые принимали жизнь взахлёб, колесили по странам и городам, расставались и встречались, влюблялись и ненавидели, мирились и ссорились, теряли и вновь обретали друг друга, и в конце концов всё у них складывалось как нельзя лучше, и Игорь улыбался, выключая телевизор: за них можно не переживать. Не станет же он об этом рассказывать… Ругая себя за малодушие и трусость, Игорь набрал рабочий телефон Валерки Разумовского.

«Мне сказали, что ты умер»

С Разумовским Игорь не виделся три года. Наверное, переехал, они с матерью давно искали обмен. И вот нашли подходящий вариант, и Валерка исчез из его жизни: ни адреса, ни телефона. Настоящий друг. А Игорь? Как же он до сих пор не додумался ему позвонить, у него же был рабочий телефон… Вот же дурак!

В трубке вздохнули и сказали, что Разумовского нет.

– А где мне его найти? – спросил Игорь

– Нигде, – лаконично ответили на том конце провода И вежливо поинтересовались. – А вы ему кто?

В другое время Игорь застеснялся бы и начал бестолково и путано рассказывать о школьной дружбе и о том, что они с Валеркой, то есть с Валерием Евгеньевичем, живут в соседних подъездах. И обречённо ждать неминуемого: «Вот и сходите в соседний подъезд». Но маково-алый сотовый (который неделю назад был бледно-розовым, или ему показалось?) сотворил с ним нечто невероятное. Не ожидая такого от себя, Игорь ответил, что называется, в тон:

– Я ему никто. Но поговорить мне хотелось бы. Когда он будет? Или это военная тайна?

На том конце провода вздохнули, помолчали и спросили: «А вы разве не знаете? Он… Его больше нет». И не дождавшись ответа повесили трубку. Игорь оторопело посмотрел на телефон и вздрогнул, когда тот разразился оптимистичными трелями. Звонил… Разумовский.

– Алло! Игоряха, ты?! Ну, привет!

– А мне сказали, что ты умер – бухнул в трубку Игорь…