Приложив нечеловеческие усилия и призвав на помощь всю выдержку военного, Уотсон не позволил себе расплыться в улыбке и потянул Холмса за руку, пытаясь уложить его обратно. Поворчав, Шерлок подчинился, и когда его голова вновь устроилась в изгибе шеи Джона, тот ладонью огладил его плечи, помогая расслабиться, и прошептал в тёмные кудри, как бы пробуя имя на вкус: «Дэвид Шерлок Холмс». Шерлок подскочил как ужаленный и угрожающе прорычал:
— Даже не вздумай…
— Я не буду писать об этом в блоге, — поспешил заверить его Джон, пытаясь предупредить неминуемый взрыв. — Обещаю. Это будет нашей тайной.
Постепенно Шерлок успокоился под ласково поглаживающей ладонью, и Джон лежал, бездумно улыбаясь и глядя в потолок. Наконец он смог его рассмотреть, и надо было признать, что потолок был действительно необычным: золотые шестиконечные звёзды были вкраплены в сложный геометрический узор, который повторялся тут и там в отделке всей комнаты, напомнив Джону посещение его классом Альгамбры в Испании в рамках культурного обмена.
Дыхание Шерлока замедлилось и совсем успокоилось, и доктор подумал, что детектив задремал. Небесам было известно, как сложно было Холмсу уснуть даже в самых хороших условиях, и когда Уотсон осторожно набросил одеяло на полулежащую на нём фигуру, он подумал, что, возможно, с этой задачей наконец удалось справиться.
Закрыв глаза, Джон вспоминал, как отчаянно и едва дыша Шерлок цеплялся за него после оргазма; вспоминал его безнадёжный тон во время их разговора в зимнем саду прошлым вечером; слова, которые беззвучно шевелили волосы Джона — Шерлок не хотел быть услышанным; и Джон подумал, что, возможно, не понимал всей глубины чувств Шерлока к нему. В нём зародилось подозрение, что он один из немногих, если не единственный человек в Великобритании, ради которого Шерлок Холмс был готов снять броню, как бы невероятно это ни было. Потому что если Шерлока можно было сравнить с непреодолимой силой, то Джона — с непоколебимой скалой, и бог свидетель, как всегда говорила его мать, он всегда был несговорчивым упрямым камнем, если ему доводилось вбить себе что-то в голову. Джон Уотсон стал для Шерлока Холмса точкой опоры, чем-то, что не давало потерять себя, когда мысли в его мозгу вертелись, как слепящий сверкающий фейерверк.
Обняв Шерлока покрепче и чувствуя прилив радости, Джон спрятал своё лицо в копне тёмных кудрей и больше не пытался сдержать рвущиеся из него слова. Слова, которые вертелись на кончике его языка с того момента, как Шерлок открыл глаза и ослепительно улыбнулся ему какую-нибудь четверть часа назад, но жили глубоко внутри него уже несколько месяцев, с тех пор, как он осознал, что лучше сам умрёт, чем увидит друга убитым, поэтому тогда он схватил Мориарти и велел детективу бежать. Он тихо прошептал:
— Думаю, я люб…
— Нет. Не произноси это.
Холмс вынырнул из дремоты в бодрствование в мгновение ока, и Уотсон ошарашено подпрыгнул.
— Господи, я думал — ты спишь. Что ты сказал?
— Не произноси это, — Шерлоку парадоксальным образом удалось обнять своего доктора ещё крепче и при этом полностью разрушить романтику момента, разве что он надеялся остановить слова Джона, не давая ему дышать. — Не сейчас, в более подходящее время. Так что это не считается.
— Но сейчас идеальное время, — начал горячо настаивать Уотсон, немного уязвлённый таким резким и незамедлительным отпором. — Мы наконец стали парой после многомесячных ухаживаний друг за другом, мы только что занимались сексом, чёрт возьми, сейчас грёбаное Рождество, а ты говоришь мне, что…
Шерлок поднял одну руку, чтобы жестом прервать этот поток, и тут же снова крепко обхватил Джона за талию.
— Что бы ни говорили люди сразу после секса — это не считается. Потому что, — тон его голоса стал небрежным, — за них говорят гормоны и эндорфины. Таково правило.
— Значит, когда я сказал, что ты был великолепен…
— Верно. Не считается. Но в любом случае я оценил твоё отношение.
— Ты оценил моё отношение?
— Да. Благодарю.
Это прозвучало так, словно сосед по квартире благодарил его за чашку чая, и, вспылив, Джон сказал:
— Это глупое правило.
Шерлок наклонил голову и внимательно посмотрел на него.
— Не имеет значения. Это моё правило.
— Ну, откровенно говоря, я думаю, что твоё «правило» высосано из… — Уотсон спохватился и сдержал своё недовольство, так как Холмс, сильно хмурясь, начал расплетать их ноги и отодвигаться, что предвещало вселенскую обиду. Он подумал, что, может, эта размолвка даст детективу серьёзные основания не доверять постельным разговорам любовников. Он схватил Шерлока за руку. — Хорошо, хорошо. Отлично, это твоё правило. Я не буду говорить те слова. А теперь иди ко мне и ложись, ненормальный. Слишком ранний час для таких споров.
Шерлок не торопясь снова умостился под боком у Джона, и тот осторожно спросил:
— А будет считаться, если я скажу это в другое время?
Холмс помолчал несколько секунд и коротко ответил:
— Да. Будет. Если ты скажешь.
— Отлично.