– Я тебя не захваливаю! Родина просто так награды не раздаёт! А у тебя полная грудь орденов. – Некрасов поднял указательный палец вверх.
– Всего два. Отечественной войны. – Пожал плечами Мальцев.
– Почему два? Орден Красного Знамени за Испанию, орден Красной Звезды в 1941 году и два – Отечественной войны. Четыре! Ты же – герой, Александр! – с пафосом объяснил Некрасов.
– Ух ты! – с восторгом воскликнул Мальцев. – Я даже и не знал. Честно не знал!
– Изучил я твоё дело и представил мои предложения руководству. Сказал, что я лично проведу ликвидацию и мне нужен только один «Виртуоз». Также я отказался от оперативной поддержки местного резидента. «Виртуоз» всё сделает! – так я ответил.
– Это риск, товарищ Некрасов! Двоим сотрудникам провести такую акцию? Это большой риск! – засомневалось руководство, но потом всё таки дало разрешение на проведение операции.
– Так что, Александр, вдвоём сможем провести ликвидацию Белова? – спросил Некрасов и пристально посмотрел в глаза Мальцеву.
– Почему нет, Юрий Васильевич? Сделаем! – уверенно ответил он.
Некрасов вышел в другую комнату и вернулся с большим конвертом из коричневой обёрточной бумаги.
– Вот, Александр, смотри! Это фотографии Белова. 1944 год. Видишь какая у него наглая гитлеровская морда? А вот фотография из лагеря, где он отбывал срок. Изменился сволочь! Похудел, тварь!
Мальцев смотрел фотографии. Белов был почти его сверстником. Обыкновенное лицо. Широкий нос, пухлые губы, круглые глаза. Здесь у него короткая офицерская стрижка, а на фотке из лагеря он обрит наголо и взгляд какой-то потухший.
«Досталось там, недобитку нацистскому!»– злорадно подумал он.
– Белов в Аргентине живёт на деньги, которые ему платят различные издательства за его мерзкую книжонку. Не бедствует, работу не ищет. Играет в любительских спектаклях в Доме белых русских на улице Карлос Кальво. Ты, Александр, кстати, бывал в этом, так называемом, культурном центре? – поинтересовался Некрасов.
– Нет, но знаю, где он находится. – Ответил он.
– А что ты вообще о русскоязычной иммиграции в Аргентине знаешь? – продолжал его пытать Юрий Васильевич.
– Я по ним никогда не работал. Но слышал, что отношение старых (белых) иммигрантов к вновь прибывшим очень плохое. Они называют их «подсоветской сволочью»…
– Как, как ты сказал? – перебил его Некрасов, – «подсоветской сволочью»?
– Ага! Именно так. Последняя волна русскоязычной иммиграции, а их очень много, отличается чрезвычайной активностью. Они строят церкви, организуют концерты, у них создан очень приличный хор. Выпускают две или три газетёнки и, кажется, один журнал. Я их никогда не читал, поэтому не знаю о чём они. Представители последней волны предприимчивы, много работают. Берутся за всё: за строительство домов, мостов и…
– Хватит, Александр, я всё понял! – прервал Некрасов. – Давай перейдём к нашему делу. В Доме белых русских сейчас репетируют спектакль по пьесе Александра Николаевича Островского «Бесприданница». Там играет одну из ролей и Белов.
– Откуда Юрий Васильевич столько знает? – удивился про себя Мальцев, – только приехал, а имеет такую информацию.
– Александр, а ты знаком с пьесой «Бесприданница»? – неожиданно спросил его Некрасов.
– Киноленту смотрел. В 1937 году.
– Уже хорошо! А саму пьесу не читал?
– Нет, в школе мы не проходили её.
– Ясно, ясно. Ну я тебе напомню содержание, но позже, а сейчас давай думать. – Некрасов подошёл к окну и чуть приоткрыл штору.
– Почти 12 часов ночи, а у вас здесь людей и машин больше, чем днём! – удивился он.
– Юрий Васильевич, так это проспект Коррьентес! Улица, которая никогда не спит. Даже танго есть на эту тему. Рестораны, кафе, променад… всё до самого утра! С утра – до ночи. Вот так и живём! – объяснил Александр.
Хорошо, что Некрасов купил хорошего колумбийского кофе. Мальцев через каждые полчаса бегал на кухню. Здесь он варил крепчайший кофе. Он вдвоём его пили и думали. Думали, обсуждали детали операции, легенду прикрытия Александра и пили кофе. Так продолжалось до семи часов утра.
Домой Александр попал только в десять. Он сразу же набрал номер Марии.
– Любимая, доброе утро! Мы с тобой договаривались сегодня пойти послушать танго. Прости, но я не смогу. Что-то не очень хорошо себя чувствую. Съел, наверное, что-то. – Сообщил Мальцев.
– Паблито, родной, давай я к тебе приеду! Ты же там один! И Рамоны нет… – забеспокоилась Мария.
– Нет, нет! Я должен просто отлежаться! Целую! – Александр повесил трубку и пошёл в ванную.
Около 13 часов он подскочил. Быстро надел самое простое из гардероба, что у него было, и поехал на барахолку.
По субботам и воскресеньям недалеко от монументальной кирпичной стены городского кладбища Чакарита устраивалась барахолка.
Мальцев ходил по рядам и ужасался:
«Мама дорогая! Неужели это дерьмо можно продавать? У народа вообще стыда нет».
Иногда он зажимал ноздри двумя пальцами, чтобы не чувствовать жуткой вони, исходящей от старой заношенной одежды или латанного постельного белья.