Рассказывали, будто раньше, ещё до того, как на въезд в Город и выезд из него были наложены ограничения, на берегу озера Жум-Нэ стоял роскошный отель, у которого, несмотря на не слишком удобное местоположение и чрезвычайно наглые цены, никогда не было недостатка в клиентах — туристы валили валом, особенно летом; люди, по большей части именитые и богатые, останавливались там с целью поймать то бесценное мгновение, когда обыкновенный предутренний туман внезапно начинает играть цветными переливами. Некоторые просиживали на берегу ночи напролёт, но, если верить слухам, никто радужных туманов так ни разу и не увидел. Отель на берегу озера существовал, обирая незадачливых искателей счастья, до тех пор, пока его хозяин не погиб при загадочных обстоятельствах, затем какое-то время он пустовал, а в последствие был разобран по указу губернатора Города. Озеро и несколько гектаров леса окрест, как и прочие объекты экологического надзора, обнесли сеткой-рабицей, а примерно десятилетие спустя Город был закрыт, и поток туристов «ловцов тумана» прекратился совершенно, хотя, говорят, и теперь находятся чудаки, пытающиеся всеми правдами и неправдами выбраться из Города, отыскать легендарное озеро и испросить у него своими жадными, измученными повседневной рутиной взорами, ждёт ли их ещё в этой жизни нечто несказанное, тайное, прекрасное…
Выехав около полудня Аль-Мара и Кирочка прибыли на место только после захода солнца, когда погожее небо уже начало постепенно блекнуть, гаснуть, лесной воздух стал прохладным, влажным, и уже налилось в продолговатый ковш глубокой озёрной долины невесомое пенистое молоко тумана, подсвеченного луной.
— Нужно ставить палатку, — деловито сообщила Кирочка, заглушив мотор, — Найдём здесь на холме местечко поровнее и займёмся этим.
— Рядом с озером?
— А что такого?
— Ну мало ли… Набредут на нас какие-нибудь нехорошие люди… В тряпичной палатке мы ведь абсолютно беззащитны… Я предлагаю углубиться в лес.
Вступив в шуршащий мутно-серый сумрак сосняка и поймав ноздрями шелковистый ночной воздух, девушки почувствовали тот сладостный трепет, который охватывает всякое разумное существо при соприкосновении с таинством жизни нетронутой природы. То здесь, то там зажигались во мху бледно-зелёные огоньки светляков.
Удивительно, но чем дальше Кирочка и Аль-Мара углублялись в лес, уходя от светящейся белоснежной простыни озера, напоминающей облако, упавшее на землю, тем меньше они боялись. Наступающая со всех сторон живая шелестящая мгла властно и нежно укрывала их. Верхушки сосен успокоительно шептались на ветру, мягкий пышный мох таил тысячи звуков: шорох, стрекот, тихий хруст…
Некоторое время спустя девушки вышли на довольно широкую тропу, усыпанную шишками и сухой прошлогодней хвоёй.
— Люди здесь наверняка есть, — вполголоса предположила Аль-Мара, — дорога заросла бы, если бы по ней никто не ходил; да и бурелома этом в лесу практически нет, значит — костры…
Аль-Мара остановилась и внимательно потянула носом воздух.
— Чувствуешь что-нибудь?
— Трудно сказать… Но нетронутыми эти места точно не назовёшь.
— Откуда ты столько знаешь о лесе?
— Я выросла на природе. Наше племя сознательно противилось цивилизации, мы жили кострами, собирательством, охотой, рыбной ловлей…
— И гаданием?
— Ну… Оно никогда не приносило много, обычно на эти деньги женщины покупали себе украшения, наряды, иногда, очень редко, лакомства — племя осуждало подобное поведение, всё взятое из города считалось скверным… Разрешалось приносить только хлеб, его ели даже старейшины…
Аль-Мара углубилась в воспоминания о своём детстве. Она редко заговаривала об этом с Кирочкой, и та слушала её с большим вниманием.
Аль-Мара с ранних лет любила всё живое. Разнообразие природы изумляло её; каждый миг рождающая что-то новое, населённая несчётным множеством живых существ планета представлялась ей единым целым, организмом, где каждая малюсенькая букашка, травинка или червячок знают своё место и свою роль… Аль-Мара любила ходить босиком. Ей тогда чудилось, будто она чувствует, как дышит под ногами земля; ощущая ступнями её мягкое щедрое тело и слушая как шуршат осторожно сминаемые травинки, она вплеталась, словно нить, в лёгкую и прозрачную, как паутинка на дереве, ткань летнего дня в лесу. Она ходила осторожно, словно боялась спугнуть время, отмеряемое здесь тихими шорохами листвы, бегущими узорами кружевных теней и далёкими всхлипываниями кукушки.
Лес обступал посёлок со всех сторон, и Аль-Мара никогда не боялась его. Она ловко лазила по деревьям, легко перепрыгивала рвы и канавки, различала множество грибов, ягод и трав; в лесу с нею ничего не могло случиться, лес казался ей родной стихией, здесь она была дома, он принимал её в себя, и она — звонко поющая среди ветвей рыжая девочка в простом платье — становилась его частью, такой же как любое дерево, камень или цветок.