— Почему-то… нет. Каждый год она приезжает и удаляется в шатёр с кем-то другим. Это так мучает его. Он сходит по ней с ума… А в шестнадцать лет даже попытался наложить на себя руки, и Магатея, узнав об этом от его матери, долго говорила с ним наедине; она что-то ему пообещала такое, что он даже мне не сказал… С тех пор всё ждёт.
Внезапно жуткий стон донёсся из одной из ближних палаток. Девушки вздрогнули.
— Раненый проснулся… — напряжённо выдохнул Асан.
— У вас тут есть врач?
— Не беспокойтесь… Ему помогут.
— Но… если в игре всё по-настоящему, как ты мне сказал тогда, ночью, — приглушённый голос Аль-Мары звучал взволнованно, — это же слишком страшная игра?
— А жить по твоему не страшно? — спокойно спросил Асан, — Жители Города рискуют не меньше нашего, я уверен. У вас столько лифтов, эскалаторов, автомобилей… Регулярно кто-то гибнет среди всей этой бездушной техники: тут — электрические двери заклинило, там — поезд метро сошёл с рельсов…
Аль-Мара подумала и кивнула. Действительно. Почти каждое утро в сводке новостей оповещают об очередных жизнях, унесённых Городом. На скоростной трассе сбит человек; грузовик сломал ограждение и сорвался со второго яруса автодороги…
— Чем же тогда ваша Игра отличается от жизни, если в ней всё по-настоящему?
Асан пожал плечами.
— Я понимаю о чём ты… Но не знаю, как тебе лучше ответить. Игра просто красивее. Так, наверное. В жизни много обыденного, а мы предпочитаем яркость, азарт, захватывающие приключения…
Протиснулся между шатрами и не спеша выполз на середину лагеря внедорожник, блестящий на ярком солнце как майский жук чёрной гладкой спиной.
Дверца со стороны водителя отворилась и на плотный утоптанный грунт уверенно ступила стройная женская нога в тряпочном кеде и бледно-голубой узкой джинсовой брючине. Следом появилась и сама женщина в простой, мужского покроя, светлой полотняной рубашке, до середины распахнутой на груди, так, что даже виднелась между полами маленькая гладкая чашка чёрного бюстгальтера. Она была худая, со стремительными мелкими геометрически чёткими чертами лица; что-то умиляющее было в выпуклых грудных костях и тоненьких плечах, угадывающихся в полупрозрачных на свету просторных мешках рукавов.
— Это она… — таинственно шепнул Асан стоящей с ним рядом Аль-Маре.
По торжественности его тона и по тому, как изменилось вдруг лицо Эрмеса, с невероятной быстротой отразив друг за другом несколько выражений от восторженной радости до смущения граничащего с испугом, рыжая сразу поняла, о ком речь.
Женщина приблизилась. В руках у неё был большой дутый полиэтиленовый пакет. Эрмес подбежал к ней и молча принял его, протянутый равнодушно-повелительным жестом, таким, каким обычно отдают багаж коридорному отеля.
На остроскулом лице жрицы выделялись не накрашенные узкие, изящно выпуклые губы, довольно длинный тонкий нос и радужно-переливающиеся озерца солнцезащитных очков. Она подняла очки на лоб; глаза оказались большие, светло-карие, с необыкновенно сильным, пронзающим взглядом. Чуть заметно сверкнув любопытством, эти глаза остановились на Кирочке и Аль-Маре.
— Здравствуйте, — сказала, миролюбиво кивнув девушкам, Магатея.
Потом она поприветствовала Асана:
— Привет, — лёгкая улыбка, быстрый взмах руки.
Жрица Прорвы очень мило сощурилась, склонив голову набок, и ловко заправила за ухо упавшую прядь орехово-русых волос — все движения её действительно удивительным образом приковывали внимание; Асан говорил правду, на неё можно было смотреть как на огонь — не отрываясь.
Эрмес уже вернулся, успев отнести пакет в один из шатров.
— Благодарю тебя, — не глядя бросила ему жрица.
Кирочку неприятно поразило такое обращение с серьёзно влюблённым юношей. «Словно с рабом…» — подумалось ей. А ещё мучительнее, больнее задело её то, что Эрмес так легко это принимал: он, казалось, позволял Магатее такое поведение по отношению к себе не только безропотно, но даже с какой-то нежной, покорной радостью.
Кто-то ещё поприветствовал жрицу, и она отвлеклась. Кирочка теперь видела только её гордую стройную спину под парусом тонкой рубахи; через несколько мгновений исчезла и спина — Магатею заслонили обступившие её обитатели лагеря. Повернув голову, Кирочка случайно успела заметить, с какой отчаянной нежностью во взоре высматривал жрицу среди толпы ослепительно прекрасный Эрмес… Небо над бором было синее, и при свете ясного дня серебристо-голубые, как у хаски, глаза юноши сияли ярче; крупные тёмные локоны до плеч ласково, словно женские пальчики, перебирал ветер.
Лучше не смотреть. Почувствовав, как в груди снова разливается неизбывная вековая горечь не-обладания, Кирочка отвернулась.
Кирочка и Аль-Мара были приняты лесными игроками как уважаемые гости; их щедро угощали, разрешили установить палатку, приглашали принять участие в играх и забавах, но на вопросы, когда им можно будет уехать, отвечали неопределённо. День клонился к вечеру. Свет истончался, стволы сосен приобретали смущённый румянец.