Ниоб никак не прокомментировал пылкое откровение Учителя. Закончив протирать плафоны, он аккуратно сложил стремянку и поставил её в угол. Мгновение спустя в руках у него возникли садовые ножницы.
— Время подрезать кусты, Магистр.
— Да, да, конечно, иди… — опомнился Друбенс, — я, наверное, совсем тебя заболтал. Не хотелось бы мне быть в ваших глазах одним из тех престарелых зануд, которых изображают на плакатах социальной рекламы. «Душевное общение — дороже любого подарка. Поговорите с пожилым человеком.»
Ниоб поклонился и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.
— Этот парень на книжной ярмарке, синеглазый, книги выносит со склада… Он какой-то странный, — говорила Ехира Ниобу, перемешивая крошечной ложечкой эспрессо в малюсенькой как напёрсток чашке.
Человек в тюрбане оторвался от своего нужного и важного дела — протирания хрустальных бокалов в серванте — и взглянул на неё.
— Магистр теперь уверен, что он обыкновенный человек, — продолжала рыжая, — потому что золотой империал так и не пробудился у него в руках…
— Я знаю о ком ты, — Ниоб поднял бокал на вытянутой руке и взглянул через него на свет, — ты погляди только, какое чудо, если смотреть в стекло, то мир кажется совершенно другим.
— Да хватит уже твоих дурацких иносказаний! — вспылила рыжая ведьма.
Ниоб поставил бокал на полку и собрался протирать следующий, деликатно обхватив его двумя пальцами за ножку…
— Почему Учитель отдал последний золотой империал именно ему?
— Это случилось очень давно, — Ниоб опустил руку и взглянул на собеседницу, — тогда в лесу было до того много ветрениц, что казалось, всё ещё лежит снег. И я ползал на коленках, собирал их в тугой пучок, потом бежал, спотыкаясь, нёс на вытянутой руке, как облако, и подарил одной девочке. Я до сих пор не знаю, почему именно ей.
Ехира фыркнула и поднялась с дивана.
— Ты никогда не говоришь ничего конкретного.
— Какой был бы из меня тогда предсказатель, — проговорил Ниоб, дунув в бокал, с целью извлечь оттуда пушинку, — говори я всегда то, что вы хотите услышать?
— Ну скажи то, чего мы не хотим слышать! Хоть что-нибудь скажи…
— Твои чары на этот раз окажутся бессильны…
Глаза Ехиры сузились и сверкнули; предсказание явно пришлось ей не по вкусу. Она взяла свой кофе и вышла из комнаты.
«Ниоб — плохой предсказатель, это все говорят, он либо молчит, либо говорит странные вещи, которые понять можно, в общем то, как угодно…»
Под окнами веранды Магистра плавали фантазийные лиловые облака сирени. Спускаясь с крыльца, Ехира подумала о Билле. Её мысль вспорхнула, пронзила пространство, словно прочная прозрачная нить, и легонько коснулась его. Билл остановился передохнуть, поставив ящик с книгами на ступеньку. Мысль ведьмы, словно комар, вилась вокруг, неосязаемая, незримая, и он никак не мог понять причину внезапной тревоги, кольнувшей под сердцем…
Вдруг что-то звякнуло о широкую ступеньку ярмарочной лестницы. Спохватившись, Билл хлопнул ладонью по нагрудному карману рубашки, где хранилась заветная монетка. Золотой империал прыгал по лестнице, катился вниз, звеня и время от времени ловя блики света от ламп.
Сверкнув в последний раз, он приземлился на ладонь Айны Мерроуз, которая принялась разглядывать его в ювелирную лупу… Закрылась и открылась тяжёлая матовая дверца сейфа; империал снова оказался на ладони, теперь уже на другой, юной, ярко сверкнувшей свежими нежными лепестками пальцев. И тут империал вспыхнул, засиял ослепительно, точно маленькое солнце, затмевая своим светом и руку, держащую его, и всё вокруг…
Это видел внутренним взором Ниоб, стоя возле серванта и всё ещё держа за ножку хрустальный бокал; качнув головой в чалме, он отогнал наваждение, вытянув руку, снова полюбовался оконной рамой и облаками, преломленными идеально прозрачным тонкостенным параболоидом бокала.
ГЛАВА 13. Побочный эффект
Когда Аль-Маре исполнилось шестнадцать лет, ей разрешили в первый раз отправиться вместе с подругой, которая уже не единожды ходила на заработки в город. И именно тогда произошло с девушкой то дикое, гадкое, несправедливое, что наложило свой отпечаток на всю её последующую жизнь. В порту к ней привязался пьяный морской офицер, приняв за даму свободных нравов, которых там было очень много. Сперва он пытался добиться её благосклонности шутками, уговорами, предложениями пойти выпить и потанцевать, но потом, отчаявшись, пустил в ход грубую силу.
Затащив Аль-Мару в какой-то тёмный закоулок, он прижал её к стене, задрал юбку на голову… Она отчаянно сопротивлялась, но хмель сделал его упрямее и злее… Он был сильный, очень сильный, молодой, красивый, с язвительными чёрными усиками. И оттого, что он такой привлекательный, высокий, мускулистый, наглый — многие другие девушки, возможно, с радостью удовлетворили бы его желания — от этого было почему-то ещё более гадко… Аль-Мара долго потом вспоминала, содрогаясь от омерзения, его крепкую жилистую шею, бронзовую от загара, с блестящими бусинками пота на фоне ослепительно яркого белоснежного воротника.