Испорченная кровь

Бетуша рада была бы сейчас же оповестить Мишу о том, какое ему выпало счастье, но из-за всех проволочек она вернулась домой только в восьмом часу вечера, когда Миша уже спал на диване, одетый в новый черный костюм, в котором обычно ходил к отцу на музыкальные среды. Бетуша не захотела будить его, зная, как он плохо спал этой ночью, и ждала до восьми, когда ее мать подала на стол ужин. Тогда она подошла к Мише и попыталась разбудить его, сначала окликнув, а потом постучав его пальцем по лбу. Миша не просыпался. Тут она заметила пустой стакан на столе, обычно педантично прибранном, и рядом коробочку из-под снотворного, тоже пустую. В ужасе Бетуша ухватила Мишу за плечи, стала трясти его, но он все спал, спал…

В воскресном номере газеты «Народни листы», на той же полосе, где поместили траурное объявление о кончине баронессы Марии фон Шпехт, приютилась такая заметка:

Несчастная любовь?

Студент-правовед М. Б., сын известного коммерсанта Я. Б. с Пршикопов, скончался вчера вечером в терапевтическом отделении Городской больницы, куда был доставлен после того, как врач констатировал острое отравление. Покойный, за свой приятный характер, пользовался всеобщей любовью.

Заголовок этой заметки, излишне и бесцеремонно намекающий, что тут не несчастный случай, как того следовало бы желать, а самоубийство, то есть поступок, за который сурово осуждали в те времена, ибо он противоречил католической морали, — этот заголовок был проявлением неутомимой младочешской злокозненности доктора Грегра, который имел зуб на отца Миши за то, что тот сотрудничает с основателями нового чешского банка, старочехами, и на самого Мишу, ибо до него дошло, что тот встречается в кофейне Унгера с противниками «Рукописей»; и вот Грегр с удовольствием использовал смерть юноши, чтобы насолить обоим, отцу и сыну, живому и мертвому.

Газетная легенда о несчастной любви, как о причине Мишиной смерти, утвердилась раз и навсегда. Ее приняли и братья Складалы, Ян, Антонин и Роберт. Они, правда, знали истину и даже располагали подтверждающим ее документом, но, подумавши и посоветовавшись, эти порядочные и рассудительные люди решили, что раз Миша выказал достаточно мужества, чтобы самому наказать себя за предательство, то все в порядке и нет нужды посмертно позорить его и усугублять горе отца. В газете написали о несчастной любви, — что ж, пусть так и будет, пусть репутация патриотического рода Борнов останется незапятнанной.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ИСПОРЧЕННАЯ КРОВЬ

Г л а в а п е р в а я ГЕРОИ

«Большие города следовало бы превратить в груды развалин, ибо они являются рассадником революции».

Б и с м а р к

1

Виновный, как гласил приговор, в лжесвидетельстве, оскорблении его величества, подстрекательстве против властей и в ложном толковании патриотизма, Карел Пецольд, каменщик, холостой, родом из Жижкова у Праги, был осужден на три года тюремного заключения, усиленного еще одиночкой и постом раз в три месяца.

Приговор этот был вынесен двадцать пятого июня тысяча восемьсот восьмидесятого года, через две недели после процесса Мартина Недобыла, в котором, как уже говорилось, Карел Пецольд выступил на редкость неудачно.

Десять месяцев Карел просидел в том же здании, где его судили, то есть в тюрьме на Карловой площади, остальной срок он отбывал неподалеку от Подскальской улицы в тюрьме св. Вацлава, славившейся своим свирепым начальником в сане священника, который отправлял непокорных узников в особые «карцеры смерти», кишевшие крысами; по слухам, мало кто выходил оттуда живым. Двадцать шесть месяцев, изо дня в день, Карел под конвоем тюремщиков и солдат ходил на рассвете, в колонне арестантов, в соседнюю улочку На Здеразе, где в доме Церковного фонда помещались тюремные мастерские. Там, с шести утра до восьми вечера, он клеил бумажные кульки и конверты для одной крупной писчебумажной фирмы. В первой трети срока Карел носил белый шейный платок и получал за кульки и конверты по три крейцера в день, во второй трети платок у него был желтый, а платили ему по четыре крейцера, и, наконец, ему выдали черный платок и повысили плату до шести крейцеров.