Испорченная кровь

Оно было невероятно, мучительно, чудовищно, постыдно и страшно… Вот почему братья Складалы были так подавлены, возвращаясь с Капровой улицы, и особенно младший, Ян, — ибо он никак не мог вспомнить до конца, какие же из своих тайных мыслей доверил он Мише Борну, мыслей, которые теперь, тщательно записанные, хранятся в архиве тайной полиции.

— Я его убью! — сказал он, когда они пришли домой.

— Ах, оставь, — отозвался Роберт.

— Прежде надо удостовериться, что это действительно он, — сказал Антонин. — А тогда придумаем, что делать.

Поразительно, до чего велик был моральный кредит Миши у этих честных, вдумчивых людей, особенно у обоих старших братьев. Им надо было увидеть собственными глазами, самим вложить персты в раны, чтобы поверить в его предательство. Чем же заслужил он такое доверие? Только тем, что был Борн, сын человека, владевшего магазином на Пршикопах и тремя филиалами, человека, который состоял в комитете экспертов, разрабатывавших устав большого государственного банка.

Это случилось в четверг. На следующий день, около пяти часов, Складалы снова отправились к дому Кизеля, и, успокоив встревоженного привратника новым гульденом и заверением, что встреча с посетителем господина Кизеля не приведет ни к каким неподобающим последствиям, никаких инцидентов не будет и ничто не нарушит порядка в доме, они заняли позицию на повороте лестницы у второго этажа и стали ждать.

Часы били пять, когда стукнула входная дверь, и через минуту братья увидели того, кого не хотели бы видеть здесь. Словно связанный, поднимался он по ступенькам, понурив голову и опустив плечи, подобный грустному цветку, истомленному жарой и засухой. Остановив взгляд своих темных глаз, так похожих на глаза несчастной Лизы, на Складалах, Миша побледнел, но не проявил никаких других признаков испуга. Он оперся руками о перила, словно силы покинули его, и чуть скривил губы, так что могло показаться, будто он улыбается.

— Значит, все-таки! — сказал Роберт.

Именно эти слова много лет назад произнес Ян Борн, когда Миша украл деньги из сумочки Марии Недобылевой. И сейчас Миша, как тогда, сунул руку в карман и подал Роберту сложенный вдвое лист.

— Да, — тихо сказал он и продолжал глухим голосом, словно его душило что-то: — Мне все равно, потому что я немец, понимаете? Я всегда был немцем, Борн — немецкая фамилия, разве вы не знаете? И как немец, я…

У него перехватило дыхание, он замолк и низко опустил голову.

— Мерзавец! — сказал Ян Складал и плюнул ему под ноги.

Потом все трое ушли.

Миша еще постоял, держась за перила и глядя в пол. Он был похож на пьяницу, который уронил монетку и теперь глядит на нее, думая, какая же настоящая, потому что вместо одной видит две. Потом он поднялся на второй этаж и позвонил у дверей Кизеля.

8

В тот день господин Адальберт Кизель был в отличном расположении духа, весел и общителен, так что при более благоприятных обстоятельствах Миша наверняка услышал бы от него похвальные и одобряющие слова. Когда Миша позвонил, Кизель готовил кофе в новой кофеварке, до половины сверкающей никелем, а выше — стеклом, подогреваемой на спиртовой горелке.

Кофе пенился коричневыми пузырьками под куполообразной крышкой, шипел и наполнял гармонично прибранную комнату горьковатым запахом.

— Это мне подарил сегодня ваш папаша, — весело объявил Кизель Мише. — Как только увидел меня, тотчас подошел, мол, что мне угодно, и как он рад, как польщен, что может приветствовать у себя в магазине бывшего учителя и наставника своего сына. Видно, он очень доволен вами. — Ничего не имею против, тем более что эту машинку, которую я собирался купить, он заставил меня принять в подарок… Ну? Где ваш рапорт?

И он протянул к Мише руку, хищно растопырив пальцы.

Чуть слышно, запинаясь после каждого слова и с трудом шевеля непослушными губами, Миша ответил, что рапорта у него сегодня нет, то есть рапорт был, но он, Миша, потеряв голову, отдал его братьям Складалам, которые дознались о его связи с господином Кизелем и подстерегли его здесь, на лестнице.

При этом сбивчивом признании лицо Кизеля моментально приняло строгое, ледяное выражение и он резко выпрямился.

— Ну и натворили же вы дел, раззява, — сказал он. — А что написано в том рапорте, который вы им отдали?

— Что Ян Складал пришел на сходку «маффии» с известием, что среди нас есть провокатор.

— Больше ничего?

— Ничего.

Кизель потушил спиртовку, сел, вытянув, по своему обыкновению, коротенькие ножки и откинувшись на спинку кресла, снизу пристально воззрился на Мишу, который стоял у двери, странно сгорбившись, с выражением отчаяния на потном лице.

— Ну, что же мне теперь с вами делать? — сказал маленький человек. — Вы провалились, и мне остается лишь поблагодарить вас за службу.

— И это все?

Кизель удивился.

— А что же еще? Вы, конечно, понимаете, что теперь никто из чехов при вас ничего не скажет.

— Запретите Складалам выдавать меня, прикажите им молчать, сделайте это, прошу вас, ведь вы все можете!

— Я не могу запретить им то, что не противоречит закону. К сожалению… — сдержанно сказал Кизель.