Испорченная кровь

— Это же ясно, — ответил Кемени. — Я радовался преждевременно: автор ругательной надписи не кто-то из наших подопечных дегенератов, а сам господин Кизель. Он сделал это отчасти по политическим мотивам, отчасти из садизма. Я уже давно и пристально к нему присматриваюсь: сорок процентов всех порок, которые назначают в этом доме, приходится на его счет. Когда Кизель проводит урок, надзиратели не отходят от дверей его класса, чтобы не бегать зря туда и сюда; на его уроках больше времени уходит на порку, чем на учение. Устроить так, чтобы сразу три класса были поголовно выпороты, это в его стиле, это ему по сердцу. Я наблюдал за ним, когда к нам доносились звуки ударов и крики, и заверяю вас, господа, у него ноздри вздрагивали от наслаждения! Извращенный человек в роли воспитателя извращенной молодежи — нечего сказать, повезло нам, господа!

— Извращен он или нет, все это одни умствования, — недовольно возразил Пидолл. — По мне, пусть извращен, лишь бы не внушал ученикам крамольные идеи, вот что главное. Поглядите, например, на Борна: способный, красивый юноша, так что, если бы не хроническая нехватка средств у нашего интерната, я давно бы отправил его с богом домой, а вот с Кизелем их водой не разольешь, и можете себе представить, чего Борн от него наслушался! И зачем это надо его отцу — такому приличному и уважаемому человеку, такому верноподданному гражданину, — зачем ему надо, чтоб за его же честные деньги у нас вот так испакостили его сына!

Испугавшись слишком сильного слова, сорвавшегося в пылу горячности, Пидолл оглянулся на законоучителя, но тот, ничуть не задетый, серьезно кивал в знак согласия головой.

— Так, так, — проговорил священник. — Вполне разделяю ваше мнение и говорю — пора поблагодарить господина Кизеля за его услуги и поискать другого преподавателя немецкого языка. «Горе человеку, из-за которого возникают ссоры», — сказал Христос. А святой Павел говорит дословно: «Ни в чем не давайте повода для ссор, и да будет ваше служение безупречно».

— Ох, трудно, трудно, — возразил Пидолл. — У Кизеля очень влиятельный дядя, барон фон Прандау, член верхней палаты и советник министерства внутренних дел.

— Если уж заговорили о дядях, — подхватил духовный пастырь, рассматривая свои белые руки, сложенные на коленях, — то есть дядя и у меня. Он настоятель храма святого Варфоломея на Кальвариенберггассе, верный служитель церкви, муж безупречный, щедрый покровитель бедняков и сирот и восторженный проповедник слова божьего.

— Не сомневаюсь в высоких достоинствах вашего дяди, — сказал Пидолл, покосившись на спокойное лицо законоучителя, — но, пожалуй, его вес не сравнится с весом дяди Кизеля.

— Заслуги моего дяди перед господом велики, — возразил «Отче наш». — Кроме того, он духовник весьма набожной дамы по имени Мария фон Шпехт, которая доводится родной теткой одному из наших питомцев и весьма интересуется его судьбой и успехами. Этот питомец — юный Борн, о котором вы только что изволили упомянуть, господин директор. Ну, а супруг этой тети, барон фон Шпехт, тоже член верхней палаты, а кроме того, начальник департамента в министерстве культов и просвещения, а тетушка Борна, которая имеет большое влияние на своего супруга, несомненно, будет очень недовольна, узнав, что ее племянник был отдан нами на попечение человека, чья ненависть к династии простирается до того, что он дает ей выход в бранных надписях на стенах.

Так случилось, что Миша был разлучен со своим единственным другом, любимым учителем и наставником, с человеком, который совершил переворот в его душе и благодаря которому с лица Миши исчезло выражение постоянного отвращения. Миша плакал, расставаясь с Кизелем, и ему казалось, что сердце его разорвется, но Кизель сумел внушить ему, что грустить не следует, так же как в свое время внушил презрение к физической боли.