Испорченная кровь (ЛП)

мне вытащить нас отсюда.

Я опускаю тарелку на пол. Он прав.

— Забор. Как далеко он уходит от дома?

— Около мили в каждом направлении. И скала

с одной стороны от нас.

— Почему он предоставил нам так много

места?

— Пропитание, — говорит Айзек. — Дрова?

— То есть он подразумевает, что мы должны

будем сами заботиться о себе, когда еда закончится?

— Да.

— Но забор будет удерживать животных извне,

и здесь не так уж много деревьев, которые можно

срубить.

Айзек пожимает плечами.

— Может быть, он рассчитывает, что мы

продержимся до лета. Тогда могут появиться

кое-какие животные.

— Здесь может наступить лето? — с сарказмом

интересуюсь я, но Айзек кивает головой.

— Да, на Аляске бывает короткое лето. Но это

зависит от того, где мы находимся, так что может

быть, что и не будет. Если мы находимся в горах, то

зима здесь круглый год.

Я не поклонница солнца. Никогда ею не была.

Но мне не нравится, когда говорят, что зима может

быть круглый год. От этого мне хочется лезть на

стены.

Я тереблю подол свитера.

— Сколько еды у нас осталось?

— Примерно на пару месяцев, если мы разумно

распределим запасы.

— Хотелось бы мне, чтобы эта песня перестала

звучать, — я поднимаю тарелку и начинаю есть. Это

тарелки Айзека. Или были его тарелки. Я обедала в

его доме только раз. У него, вероятно, теперь

фарфор, который положено иметь женатым. Я думаю

о его жене. Маленькая и симпатичная, и ест с

фарфоровых тарелок в одиночестве, потому что её

муж пропал. Она не голодна, но всё равно делает это

ради ребёнка. Которого они пытались завести раз за

разом. Я отгоняю её образ прочь. Женщина помогла

спасти мою жизнь. Интересно, связали ли они

воедино то, что мы пропали вместе? Дафни знала

некоторые подробности из того, что случилось со

мной и Айзеком. Они встречались, когда он

столкнулся со мной. Их отношения не развивались в

течение тех месяцев, когда доктор пытался спасти

меня.

— Сенна, — зовёт он.

Я

не

поднимаю

голову.

Стараюсь

не

рассыпаться на части. На моей тарелке рис. Я считаю

зёрна.

— У меня ушло много времени... — он

замолкает на мгновение, — …для того, чтобы

перестать ощущать тебя повсюду.

— Айзек, не надо. Правда. Я понимаю. Ты

хочешь быть со своей семьёй.

— Мы не очень хороши в этом, — констатирует

Айзек. — В разговорах. — Он опускает свою тарелку.

Я слышу звон серебряных приборов. — Но хочу,

чтобы ты знала одну вещь обо мне. Хочу здесь

ключевое слово, Сенна. Я знаю, тебе не нужны слова

от меня.

Я пытаюсь отгородиться от его слов с помощью

риса; всё, что стоит между мной и моими чувствами

— рис.

— Ты молчала всю жизнь. Ты молчала, когда

мы

встретились,

молчала,

когда

пострадала.

Молчала, когда жизнь продолжала наносить тебе

удары. Я тоже был таким, в некоторой степени. Но не

так, как ты. Ты само спокойствие. И я попытался

расшевелить тебя. Это не сработало. Но это не

значит, что ты не разбередила мне душу. Я слышал

всё, что ты «не говорила». Я слышал всё так громко,

что был не в состоянии отгородиться от этого. Твоё

молчание, Сенна, я слышу его так громко.

Я опускаю тарелку и вытираю ладони о штаны.

По-прежнему не смотрю на него, но слышу тоску в

голосе Айзека. Мне нечего сказать. Не знаю, что

сказать. Это доказывает его точку зрения, и я не хочу,

чтобы он был прав.

— Я слышу тебя до сих пор.

Я

встаю.

Задеваю

свою тарелку, и она

опрокидывается.

— Айзек, прекрати.

Но он этого не делает.

— И это не я не хочу быть с тобой. Это ты не

хочешь быть со мной.

Я

бросаюсь

к

лестнице.

Игнорирую

перекладины и спрыгиваю… приземляюсь на

корточки.

Чувствую себя зверем.

«Жизнь которррую вы выбиррраете и есть

ваша сущность».

Я зверь, сосредоточенный на выживании.

Ничего не даю. Ничего не принимаю.

ДЕПРЕССИЯ

От меня воняет. Не тот запах, который

источаешь в жаркий день, когда солнце поджаривает

кожу и человек пахнет как копч ёная колбаска.

Хотела бы я пахнуть именно так. Это означало бы,

что тут есть солнце. Я чувствую затхлый запах, как от

старой куклы, которая была заперта в шкафу в

течение многих лет. От меня несёт не мытым телом и

депрессией. Да. Я лениво размышляю о вони, и о

том, как некрасиво седая прядь свисает мне на лицо.

Я даже не стараюсь убрать её с глаз. Я лежу,

свернувшись под одеялом как эмбрион. Понятия не

имею, как долго я лежу здесь — несколько дней?

Недель? Или может мне просто, кажется, что недель.

Я состою из недель, дней недели и часов недели, и

дней и минут и секунд и...

Я даже не на чердаке. Там теплее, но несколько

дней назад я выпила слишком много стопок виски и

пока была в полубессознательном состоянии и

боролась с тошнотой, наткнулась на комнату с

каруселью. У меня слишком сильно кружилась

голова, чтобы разжечь огонь, так что я лежала и

дрожала под одеялом, стараясь не смотреть на

лошадей.

Пробуждение было похоже на утро после