Испорченные дети

Врачи подождали, пока мы собрались в полном составе. Мезюрер самолично убедился, что дверь, отделявшая галерею от гостиной, плотно закрыта Валентином, который замыкал шествие. Потом заговорил:

- Ну так вот, дорогие мои друзья, славные мои друзья, доктор Освальд и я сочли бы преступлением скрыть от вас, что положение больного угрожающее; более чем угрожающее: мы считаем...

Я вскрикнула, прервав разглагольствования нашего домашнего врача. И если на сей раз все взглянули на меня, мне это было глубоко безразлично. Я схватила доктора Освальда за плечи; я инстинктивно потянулась к нему.

- Нет, это неправда!.. Доктор, скажите мне: это же неправда... Он со мной говорил, ему лучше...

Но ответом мне было молчание, чересчур выразительный взгляд молодого врача, которому я так доверяла.

Мезюрер отвел все наше семейство в противоположный конец галереи. Доктор Освальд мягко спросил меня:

- Хотите, я побуду здесь еще немного?

Обезумев от отчаяния, я даже не в силах была ответить на это растрогавшее меня до глубины души, такое ценное для меня предложение. Тот же голос добавил:

- А может быть, хотите, я загляну после обеда? Если только вы сами раньше меня не позовете?

Я пробормотала:

- Что? Конечно! Конечно же! О, доктор, но это ведь ужасно...

Он взял обе мои руки в свои. Хотел ли он меня успокоить или выразить мне сочувствие?.. Высвободив руки, я схватила его за запястье и, приблизив свое лицо к его лицу, шепнула:

- Подумайте только! Он умрет здесь.

Доктор явился к нам в девять часов, он не оставил мне никакой надежды. Осмотрев еще раз Ксавье, он уточнил свой прежний диагноз в профессиональных выражениях. Непоправимое свершилось. Произошло запоздалое кровоизлияние в мозг. Любое врачебное вмешательство бесполезно.

- Он тихо угаснет. Не знаю, в какой мере определенно сказал об этом вашей семье доктор Мезюрер, дал ли понять, что трудно надеяться на счастливый исход, но вам я предпочитаю сказать всю правду. То, что вы считаете сном, на самом деле начало коматозного состояния. С каждым часом оно будет прогрессировать. Было бы химерой надеяться на отсрочку в развитии этого процесса, он не может иметь никакого иного исхода. Единственный совет, который я могу вам дать, - это не отходить от больного, если вы хотите принять его последний вздох.

- Вы сказали, что это состояние будет прогрессировать...

Я сама удивилась, что, оказывается, могу еще выражать свои мысли. Вот когда я поняла, что самые трагические минуты жизни идут самым будничным образом.

- Вы сказали, что это состояние будет прогрессировать, но я хочу спросить, сколько времени это продлится?

- Трудно сказать точно: процесс может затянуться. Лично я считаю, что до утра ничего не произойдет, но не уверен, что больной сможет перенести еще одну ночь.

Я не могла сразу продолжить разговор. Но доктор Освальд не воспользовался моим молчанием и не ушел из галереи, он сидел в том самом кресле, на которое я его усадила, опершись на подлокотники и наклонившись ко мне всем корпусом. И не спускал с моего лица пристального взгляда своих умных глаз.

- Значит, доктор, нет никакой надежды... Я не говорю на улучшение, нет... я слушала вас внимательно... но на проблеск сознания, хоть краткий? Мой муж не может слышать моих слов и не услышит их больше?

- Нет, - ответил он просто. - И не откроет больше глаз.

- И вы утверждаете, что при любых обстоятельствах нельзя... словом, нельзя хотя бы замедлить?

На сей раз он молча кивнул головой.

- В таком случае, - продолжала я, - присутствие сиделки...

Я не докончила фразы, но он бросил на меня вопросительный взгляд: мои слова его удивили. Я была обязана пояснить свою мысль.

- Вот что я подумала, доктор...

И я глубоко вздохнула.

- Так вот. Теперь, когда я знаю, что присутствие мадемуазель Бюри не так уж необходимо... и если я могу ее заменить...

- Вы предпочитаете быть при муже одна?

- Да, доктор. Совершенно верно.

- Я не вижу в этом больших неудобств, тем паче, что случай совершенно ясный. Исход, увы, предрешен... Я поговорю с сиделкой. Она скажет вам, что нужно делать, какие соблюдать предписания, и вполне может провести ночь в этой галерее.

- А я намеревалась уложить ее в бельевой, там поставят кровать. Здесь это сложнее, да и почему она должна спать в кресле? Тем более что дежурит она уже третью ночь... А там она будет на этом же этаже, только по ту сторону передней, как раз возле звонка. При малейшей необходимости я ей позвоню. Мы условимся, что я буду давать специальный звонок.

Я замолчала. Он не сразу ответил мне. Он посмотрел на меня, и я, что было уж никак не в моих привычках, опустила глаза.

- Доктор, мне очень тяжело настаивать на своем, но, думается, я имею право... Наконец, я вас прошу...

Я постаралась произнести эту фразу самым убедительным тоном, или просто она сама по себе убедила его, ибо, каковы бы ни были его мысли, он быстрым жестом коснулся моей руки, и я тут же успокоилась.

- Только вот что, - добавил он, чуть смущенно улыбнувшись, - не в моей власти помешать вашим родным...

- О, не беспокойтесь, я сама это устрою!