Маленькая родинка в уголке его глаза.
Я ловлю себя на том, что смотрю на это дольше, чем мне хотелось бы.
Выиграть соревнование в гляделки с Эйденом всегда было невозможно. В нижней части моего живота всегда творится это дурацкое дерьмо, как будто что-то режет, рассекает и вспарывает его изнутри.
Ненависть. Должно быть, именно так ощущается крайняя ненависть.
Она поглощает и разрушает изнутри, как рак пятой стадии.
Он отстраняется так же быстро, как наклонился. Я выдыхаю, сама не осознавая, что задерживала дыхание.
– Похищение или завтрак в кафе, – произносит он невозмутимо. – Каков твой ход?
Нет, это
Такой уровень хитрости наблюдается у душевнобольных преступников, но Эйден не просто безумен. Он очень умен и знает это.
Черт, он так самоуверен, что это настораживает.
Если бы он не был богат и так молод, каким бы монстром он мог стать?
Вероятно, самым печально известным серийным убийцей столетия.
Я прижимаю рюкзак к груди как щит и выхожу из машины. Если я начинаю свой танец с Дьяволом, то почему бы не начать его сейчас?
Эйден одаривает меня своей улыбкой золотого мальчика, запирая машину.
Я ненавижу эту улыбку.
Это фальшивка, которую он дарит всем остальным. У меня уже есть представление о том, кто он на самом деле, так что он мог бы прекратить притворяться рядом со мной.
Исходя из вида гранитных стен и ощущения старины фасада, я ожидаю, что кофейня будет антикварной.
Мои ожидания рушатся, когда мы заходим внутрь.
Стены оклеены обоями пастельно-зеленого цвета, а столы выкрашены в ровный коричневатый цвет. С потолка свисают несколько черно-белых мотивационных цитат.
Обстановка успокаивающая, а атмосфера… уютная, но не более.
Несколько посетителей разбросаны по залу, но Эйден не занимает ни один из свободных столиков. Он кладет руку мне на поясницу. Странное ощущение пробегает под моей кожей, и я вздрагиваю от прикосновения.
Он ведет меня вверх по потайной лестнице с пастельно-зелеными и белыми ступенями. Наверху оказывается только мужчина, сидящий лицом к огромному стеклянному окну.
На вид ему около сорока пяти, на нем накрахмаленная белая рубашка, а сам он читает газету, потягивая кофе.
Эйден подводит меня к одному из столов с подушками.
Я проскальзываю внутрь, ожидая, что Эйден сядет напротив меня.
И, к удивлению, он не оправдывает ожиданий.
Он садится прямо рядом со мной. Расстояние между нами такое крошечное, что я чувствую жар его тела и вдыхаю его чистый, ядовитый запах.
Будь проклят его запах.
Я поджимаю губы, борясь с желанием отстраниться. Если я скажу ему сменить позу, он сделает прямо противоположное. Черт, он сделает все возможное, чтобы заставить мою кожу покрыться мурашками.
Он кладет локоть на стол и подпирает голову ладонью, наблюдая за мной с ухмылкой.
– Что? – скалюсь я.
– Ты такая впечатляющая, просто очаровательно.
– А ты – нет.
– Я могу смириться с тем, что я не очарователен.
– Я имела в виду, что ты так себе. Образ звезды не в счет. Я знаю, что это маска.
– Ты знаешь, что это маска, да?
– Может, ты перестанешь повторять за мной?
– Ты знаешь, как это охуительно – быть у тебя под кожей, Отмороженная?
– Откуда, черт возьми, мне это знать?
– Вот именно. – Он усмехается, протягивая руку, чтобы ущипнуть меня за щеку. – Ты бы видела, какими красными они становятся. Я так сильно тебя волную?
Я уворачиваюсь от его прикосновений.
– Скорее ты меня бесишь.
– Ты можешь лгать мне сколько хочешь, сладкая. Но как ты думаешь, это хорошая идея – лгать самой себе?
– Может быть, мы все лжем самим себе. – Я повторяю его жест и опираюсь на свою ладонь. Это способ обезоружить его, заставить поверить, что он достает меня. – Ты тоже все время носишь маску.
– Маску, значит?
– Что? Станешь отрицать, что показываешь миру продуманный образ того, кем ты хочешь, чтобы тебя считали?
– Он прилагается к фамилии. – Он подмигивает. – Я не могу быть вечно ноющим, эмоциональным задротом, если собираюсь стать лидером.
Я сосредотачиваюсь на нем. Действительно сосредотачиваюсь. Не засранце Эйдене, короле школы или лучшем нападающем «Элиты», а другом Эйдене. Эйдене Кинге. Наследнике «Кинг Энтерпрайзес».
Если он такой зрелый в таком возрасте и точно знает, как себя вести и что делать, чтобы занять руководящую должность, то, должно быть, в детстве на него оказывалось большое давление.
Мой позвоночник вздрагивает от этой мысли.
Подвергался ли он… насилию? Не то чтобы это оправдывало то, что он сделал – и продолжает делать – со мной, но это могло бы сложить некоторые кусочки головоломки воедино.
Я делаю глоток воды.
– Твой отец был суров с тобой?
– Ни один из моих родителей не тиранил меня, если ты об этом.
Черт. Я недостаточно мягко изложила свои предположения.
Теперь, когда он все понял, ничего не поделаешь.
– Если это был не отец, тогда кто-то другой?
Он смотрит на меня. Пристально. Энергия, исходящая от него, становится удушающей.
Если бы его глаза были руками, он бы уже задушил меня до смерти.