Испорченный король

И я не говорю о том, чтобы наблюдать за тренировкой, как остальные болельщики. Как только игроки направились внутрь, Эйден повел меня в раздевалку. Я стояла там, как разинувшая рот идиотка, и пялилась на своих любимых игроков. Александра Ляказетта. Мейтленд-Найлс. Монреаль. Леви Кинг. Чертов Озил.

Затем я вышла из оцепенения и попросила сделать селфи с как можно большим количеством из них, включая тренера Эмери.

Я в оцепенении смотрю на фотографию, пока мы с Эйденом сидим за ранним ужином. Мы в том же кафе-ресторане, что и в прошлый раз. Снизу доносится какая-то неразборчивая болтовня. На верхнем уровне тихо. Только пожилой джентльмен сидит у окна, читает книгу и потягивает кофе.

Мои пальцы пробегают по телефону. Я не могу поверить, что улыбалась как нормальный человек и на самом деле не облизала парней. Озил даже положил руку мне на плечо.

– Дядя будет ооочень ревновать, когда я покажу ему это. – Я рассеянно отпиваю из своего стакана с апельсиновым соком. – Я так хочу позлорадствовать по поводу встречи со своими кумирами.

– Ты закончила? – Эйден, похоже, не впечатлен. Он был в плохом настроении с тех пор, как практически вытащил меня из раздевалки.

Я перевожу взгляд с телефона на него. Он снял свою спортивную куртку, оставшись в белой рубашке с закатанными до локтей манжетами. Вид его сильных предплечий и татуировок завораживает меня каждый раз. Он запихивает в рот картофель фри и свирепо смотрит на мой телефон.

Кажется, мой энтузиазм не произвел на него впечатления, но я все равно улыбаюсь. Встреча с игроками «Арсенала» – это такой потрясающий момент в моей жизни! Я даже не думала, что это возможно, если только я не буду годами топтаться перед стадионом в надежде сфотографироваться.

Однако при наличии нужных связей и фамилии Кинг все может быть возможно. Эйден сказал, что президент «Арсенала» – друг семьи. Конечно, так оно и есть. Иначе Эйден не смог бы провести меня вальсом прямо в раздевалку команды.

– Спасибо, что отвез меня туда, – говорю я. – Это сделало мой день лучше. Нет, мой год!

Он хмыкает в ответ и продолжает запихивать картофель фри себе в глотку.

– Перестань пялиться в свой телефон и ешь. Ты даже не притронулась к еде.

– Ооокей. Ты говоришь совсем как тетя. – Я кладу телефон на стол и принимаюсь за салат. – Из-за чего ты так расстроен?

– Ты делаешь вид, будто не знаешь?

– Э-э… не совсем? Кажется, после того, как ты был в раздевалке, что-то пошло не так.

– Не боготвори других мужчин в моем присутствии. Мне это не нравится.

Взрыв смеха вырывается из моего горла.

– Ты ревнуешь, могущественный Кинг?

– Черт возьми, я действительно ревную. Я так привязан к тебе, что это сводит меня с ума.

Я сдерживаю ухмылку и пытаюсь наколоть на вилку салат. Неужели это так неправильно, что мне нравится сводить его с ума? Я кайфую от этого чувства и, как любой наркоман, хочу большего.

– Так вот почему ты ударил Ксандера и угрожал Коулу?

Он прекращает есть, слегка прищурившись, прежде чем одарить меня дьявольской угрожающей улыбкой.

– Ты думаешь, это забавно – злить меня?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Так вот почему ты устроила то шоу с Нэшем?

– Мы с Коулом обсуждали философские теории.

– Например?

Моя голова наклоняется. Коул сказал, что книга Сартра «Тошнота» принадлежит Эйдену.

Я все еще не думаю, что он из тех, кто интересуется философией.

– Экзистенциализм, – говорю я. – Когда-нибудь слышал о таком?

– Скучно и нелогично. Дальше?

Я играю вилкой на тарелке. Если бы он считал это скучным и нелогичным, он бы не стал хранить экземпляр «Тошноты». Я чертовски уверена, что он вернул свой в библиотеку, как только закончил с ним.

– Ты когда-нибудь читал какую-нибудь книгу Жан-Поля Сартра? – подсказываю я.

– Несколько. – Он молчит так долго, что я думаю, он закончил говорить. – Моя мать питала слабость к французским философам.

Что с ней случилось?

Вопрос вертится у меня на кончике языка, но я сомневаюсь, что он на него ответит, и я не хочу показаться назойливой, поэтому спрашиваю:

– Что еще ей нравилось?

– Я. – Он улыбается, казалось, погруженный в свои мысли. – Я думаю, что я единственный человек, который ей нравился.

– А как насчет твоего отца?

– Может быть, в какой-то момент, но я никогда не был свидетелем этого. Она дистанцировалась от Джонатана так же сильно, как он дистанцировался от нее. Его работа была на первом месте. Его брат, Лев и я заняли второе место. Она всегда была последней.

Мое сердце сжимается при мысли о молодом Эйдене и его маме, которых отец игнорирует из-за работы. Но в то время у него, по крайней мере, была мать. Возможно, его трансформация началась после того, как он потерял ее. Это означает, что я права, предполагая, что смерть Алисии Кинг сыграла значительную роль в формировании его девиантной личности.

– Я понимаю, что значит иметь родителей-трудоголиков, – сочувственно говорю я.

– Твои настоящие родители были трудоголиками?

– Я не знаю. – Всякий раз, когда их упоминают, меня пронзает острая боль. Может быть, именно это чувствует Эйден, когда говорит о своей матери.

– Что значит «ты не знаешь»?