Исповедь

Игорь выгнулся и застонал. А потом и зашипел, когда я его перевернул властно на живот, коленом разводя его ноги в стороны.

– Вот урод же! – вырвался из-под меня Игорь. – Хрен тебе без подготовки!

Я был слишком пьян, чтобы дать отпор и продолжить. Вообще среагировать. Я слишком хотел спать. Последнее, что я помню, полные сожаления глаза Игоря и его тихий шепот:

– Если ты так же со своим милым, то я не удивляюсь, что он от тебя бегает.

Мне снился тяжелый сон. Снилось мое прошлое. А продрав глаза я с удивлением посмотрел на спящего рядом Игоря и протопал в гостиную. Был поздний вечер. Ужин ждал на столе, красиво завернутый в пленку, Аврора все еще боязливо косилась в мою сторону. Бутылка водки, почти пустая, тоже стояла на столе, и наполнив рюмку, я осушил ее одним залпом. Болела голова. Нестерпимо. А еще больше – совесть.

И все же это я виноват. И все же это я испортил ему жизнь. И себе. Не стоило. Надо было все оставить как есть, замять, забыть, надо было не расцарапывать себе до крови душу. Надо было как и всегда... не высовываться. Но...

И я вновь сел за компьютер.

«Когда я проснулся утром, его уже не было, а на белой простыне остались следы крови. Мне до сих пор стыдно. Я до сих пор считаю себя виноватым, до сих пор не могу себе простить той неосторожности.

Обнаружив на столе билет и приглашение на концерт, я сильно удивился. Поздним вечером приоделся слегка – черт знает, в какой одежде на эти концерты ходят – заказал такси и приехал к огромному дому культуры, ярко освещенному, с окнами на всю стену и с начищенными до блеска, полными людей зеркальными залами. Я чувствовал себя тут неудобно – смокинги, вечерние платья, блеск драгоценностей. И место на первом ряду, для меня… скромного, тихого и напуганного.

Сцена казалась огромной. Жюри, сидящее чуть позади меня на возвышении – страшно строгим. А потом на сцену начали выходить танцоры. Они были разными. От красиво одетых пар, кружащихся в вальсе, до полного энергии уличного танца. А потом вышел Игорь. С прилизанными волосами, в обычной майке и обычных светлых штанах да в кепке – хрен отличишь от прохожего на улице…

Но когда он начал танцевать…

Я до этого не знал, что такое поппинг. Я вообще, оказывается, не знал, что такое танец… его тело двигалось в такт музыке, оно само было музыкой и было подобно водяному потоку, оно пульсировало энергией, оно заставило душу мою дышать в такт дыханию мелодии. Я и не думал, что человеческое тело может быть на такое способно... ну не может, честно не может!

И вдруг музыка закончилась, свет погас, и я вспомнил, что мне полагается дышать. Зал взорвался аплодисментами, а когда сцену вновь осветлили, Игорь лежал на полу… его звали. Он не двигался. Вокруг меня начали шептаться, кто-то выбежал из-за кулис, потряс Игоря за плечо и закричал неожиданно громко в повисшей над нами тишине:

– Скорую вызывай! Живо!

Игоря подняли на руки и унесли, а на сцену вышел новый участник. Только я не мог уже на это смотреть. Не обращая внимания на возмущенные возгласы, я встал и пошел домой.

Дома оказалось, что родители уже вернулись. Мама, оживленная, радостная, спросила, где я пропадал, попросила дыхнуть, удовлетворилась ответом «гулял с друзьями» и отпустила меня в мою комнату. А я свернулся клубком на кровати и ждал беды.

Беда пришла ближе к ночи. Родители уже успели улечься, как по квартире разнеслась требовательная трель звонка, а потом из прихожей послышалась ругань.

– Твой ублюдок изнасиловал моего сына!

Я хотел закрыть уши и не слушать. Но не мог. Мама влетела в мою комнату, сорвала с меня одеяло и приказала:

– Одевайся!

Мне почему-то не было страшно. Быстро одевшись, я вышел в ярко-освещенный коридор и встал перед разгневанным мужиком в смятом смокинге.

– Убью щенка! – закричал он, рванув ко мне, но остановился, когда между мной и им встал мой немалого роста отец:

– Скажи, что это неправда, – тихо попросил он.

Я никогда не умел врать. Нет, больше, я не хотел врать. И я сказал то, что должен был сказать:

– Да, я с ним спал. Но не насиловал.

Отец тихо ухнул, схватившись за сердце, мать отвесила мне пощечину и тихо прошептала:

– Проваливай!

Я вздрогнул. Посмотрел ей в глаза, схватил куртку и, пройдя мимо замершего отца Игоря, "провалил". Кажется, она выбежала за мной на лестничную клетку, кажется, что-то кричала вслед, я не слышал. Я бежал вниз, в холод майской ночи, под проливной дождь. Бежал, не думая ни о чем, не зная, куда бегу. Я знал, что мне никто не поверит. Что гей – значит извращенец, а потому прав ангелочек Игорь, а не я. Я не винил своего первого и единственного любовника, я понимал, что иначе и быть не могло. В больнице врачи быстро выяснили, почему он потерял сознание, родители устроили допрос, Игорь ответил, что ответил. А я? Я действительно был виноват. Был!

Я всю ночь бродил по залитому дождем ночному городу, не зная, куда идти и зачем. Друзей у меня не было, да и знал я цену этой дружбы. По Игорю видел. Вчера ты друг, сегодня ты извращенец.