Исповедь детдомовки

Опять приемный покой, новый гипс и новый срок ношения. Пропущу тему объяснительных на имя директора и нотаций со стороны воспитателей и медперсонала. В музыкальную школу я все равно продолжала ходить, потому что через пару месяцев меня ждал годовой экзамен.

Играла я на скрипке очень смешно. Вместо изящной скользящей кисти я выглядела как человек, который пытается запилить скрипку смычком до смерти.

Ольга Владиславовна терпеливо смотрела на мои издевательства над инструментом и молча сидела, приложив руку к лицу.

Прошел месяц… С моей руки сняли гипсовую окову, и первым делом я сидела и чесала ее, закатывая глаза от удовольствия. Кто хоть однажды снимал гипс, понимает эти ощущения. Но… очередная потасовка с Женей закончилась поездкой в хирургическое отделение. На рентгене выяснилось, что я вновь сломала руку, плюсом ко всему старый перелом сросся неправильно.

– В опер блок ее! – сказал врач.

Меня привели в операционную и положили на стол:

– Пятнадцать кубиков новокаина и пять кубиков лидокаина, – обратился врач к медсестре, – а ты лучше отвернись.

– Да я не боюсь.

– Ну, хорошо, – спокойно ответил он.

Мне ввели лекарство в руку, подождали пару минут и стали ломать мою руку. Ощущения, конечно, не из приятных. Я пару раз вскрикнула, но стойко перенесла вправление своей кисти. Мне наложили гипс и отправили в палату.

– Ближайшую неделю ты будешь лежать в больнице во избежание повторного инцидента, – произнес врач.

В этот же день ко мне в палату пришел участковый милиционер и стал допрашивать.

– Что с тобой случилось? Почему ты повторно приезжаешь в больницу с переломом руки?

Я объяснила ему, что у нас часто бывают стычки, для нас это нормально. Он слушал меня и внимательно записывал мое каждое слово. Написав протокол, он попросил кое-как меня расписаться и удалился из палаты.

На следующий день ко мне в больницу пришла младший воспитатель (Та самая Джафаровна). Любезно принесла мне сладости и села со мной разговаривать:

– К тебе вчера приходил милиционер?

– Да, – ответила я.

– Что ты ему рассказала?

– Что сломала руку об стену, а потом в потасовках доламывала снова, не давая зажить руке. Объяснила, что у нас стычки происходят часто, и в этом нет ничего страшного.

– Ладно, – ответила она, встав со стула, – я пойду, поправляйся.

Не придавая нашему разговору значения, я проводила свое время в удовольствие. Гуляла по территории больницы, общалась с больными по палате, наблюдала из-за двери, как медсестры выполняют свои обязанности в процедурном кабинете.

Именно нахождения в больницах двигало меня к новой мечте. Я твердо решила стать в будущем врачом патологоанатом. Почему им? Из-за сотрясений головного мозга я не смогла стать хирургом, руки тряслись, а там нужны чёткие действий и никаких колебаний. Да и в принципе меня завораживали диалоги врачей, когда они рассказывали о разных случаях в больнице и что там часто работают правоохранительные органы, которые разбирают загадочные случаи смерти и так далее. Девиз был таков «Вижу цель – не вижу преград».

Пробыв десять дней в больнице, я вернулась в детский дом. Первым делом меня отправили в кабинет директора:

– Что ты наговорила милиции? – с возмущением меня спросила Семеновна.

– Ничего такого. Меня спрашивали – я отвечала, – беспокойно затараторила я.

– Ты в курсе, что из-за тебя у нас проблемы? Проверки, ребят допрашивают, их поставили на учет детской комнаты милиции.

– Каких ребят?

– Толкушкина, Колесова (еще пару фамилий я не вспомню сейчас), – сказала она, чуть ли не переходя на крик.

– Но я не называла их фамилий, – плача ответила.

Меня выпроводили из кабинета директора, и тут я поняла, что мне конец. Возвращаться в группу было опасно для здоровья. Меня там поджидали они, и ничем хорошим это не закончится.

Куда прятаться? Некуда.

Меня ждали разборки, мало того, что меня задирали еще больше, проходя мимо, многие стали толкать меня плечом, сбивая с пути. Слушать меня тоже никто не хотел.