Исповедь детдомовца

воспитательницу. Понимала, что подвожу её, но больше я боялась приезда милиции. Представляла как у всех на глазах наденут наручники и увезут в самую страшную тюрьму на свете, где пытать и бить будут хуже, чем при режиме Зои Николаевны.

Началась беготня возле детского дома взрослого персонала. Нянечки, охранник, медсестра и

даже повар тётя Зина – все меня искали. Дети, сбившись в кучку, стояли в беседке.

На крыльце главного входа скопились воспитатели из соседних групп. Они о чём-то

переговаривались между собой, и только редкие обрывки фраз доносились до меня: «Говорила

директору, что дырка в заборе», «сбежала», «пусть милиция ищет».

И милиция приехала. Кто-то вызвал её.

Долго меня не искали. Милиционер с тремя полосками на погонах, сержант, почему-то сразу

же направился к деревьям, где я пряталась и вывел меня зарёванную к воспитателям. Светлана

Борисовна кинулась меня обнимать, а старшие воспитатели с укоризной в её сторону; мол, молодая ещё, без строгости и опыта, а девку выпороть надо.

Сержант строго посмотрел в сторону воспитателей. Те мгновенно замолчали.

– Ты чего надумала в прятки играть? – обратился он ко мне.

– Я лягушонка нечаянно убила. Накормила солдатиками и он умер. – серьёзно объяснила

сержанту. – Простите меня. Я не хочу в тюрьму.

Светлана Борисовна заулыбалась. А милиционер ласково потрепав меня по голове, шутливо

произнёс:

– На первый раз прощаем. Старайся больше не убивать никого.

– Не буду – утвердительно вымолвила я и побежала к ребятам, которые ждали меня у беседки.

С тех пор, до самого отъезда из детского дома, никакими насекомыми и земноводными я

больше не увлекалась.

Негритёнок

Все мои истории не вымысел, они основаны на реальных событиях, произошедших в середине

70-х годах и начале 80-х.

Сложно, практически невозможно вспоминать свои юные годы. Проживаемые дни, годы,

казались, в тот период, бесконечно долгими. Нестерпимым желанием было, как можно быстрее

повзрослеть и забыть навсегда этот этап жизни. Стереть из памяти этот адский ужас и унижения.

Лишь по прошествии времени, пришлось осознать сущность этих испытаний, свалившихся в те

годы на меня, тогда ещё не полную сироту, попавшую в детский дом при родной матери.

В детстве я считалась трудным подростком, но, для шестилетнего возраста, достаточно амбициозной и целеустремлённой.

Начиная с пяти лет, я была не только физически сильнее ровесников, но умела читать и писать.

Этому меня никто не учил. Азы наук постигала самостоятельно, изредка прибегая к помощи

воспитателей. Внешность моя была не славянская: смуглая кожа, широкий нос с раздутыми

ноздрями, огромные чёрные глаза, мелкие кудряшки. В детском доме меня обзывали либо негром, либо цыганкой. Ужасно страдала от этого и часто ненавидела своих обидчиков, а больше всего злилась на маму, которая родила меня от отца-иммигранта.

Приходилось в ход пускать кулаки на особо ярых обидчиков.

Это было время «сам за себя»! Нельзя жаловаться, ныть, нельзя показывать слабость. Если ты

сильный, ты «выживаешь». Без разницы, сколько тебе лет!

В интернат по распределению попала сразу после детского дома. Нас, пятерых детей, привезли

из небольшого посёлка в чуть больший по размеру провинциальный городок Самарской области.

Одинаково одетые: в сереньких колготках, в сереньких платьях, на мальчиках серенькие пиджаки и тяжелые кожаные ботинки.

Провожатая, распорядилась постоять в фойе, а сама пошла искать директорскую.

Мимо по коридору, проносились старшеклассники, оглядывая нас с усмешкой,

смущённых и неуверенных.

С каждой минутой, нервничала больше и больше, жалея о своём приезде. Шум, гам сразу же напугали и создали у меня впечатление боязни незнакомого места.

В детском доме мы не особо отличались друг от друга по годам, а тут были дети гораздо старше.

Взрослый белобрысый пацан подошёл к нашей группе.

Взгляд его был наглый, руки он держал в карманах брюк и противно ухмылялся.

Увидев меня, его понесло:

– С Африки? Мама тебя под пальмой родила?

Смех был громким и язвительным.

Собралась толпа. Из таких же мальчишек. Указывая на меня пальцем, истошно заржали.

Я старалась не смотреть на них, еле сдерживая слёзы.

Наконец-то, после некоторого отсутствия, подошла наша провожатая с директором и увела в

кабинет.

Второй день был более мучительным и неприятным.

После завтрака нас, первоклашек, разбитых по парам, вывели из столовой и направили

в класс, где ждал учитель. Вдруг, кто-то резко схватил меня за шиворот и выволок из строя. Я

узнала знакомый смех вчерашнего обидчика. Это был Слава Копылов, девятиклассник, гроза

школы. Его в интернате боялись многие. И даже учителям и воспитателям с ним было нелегко.

Первая попытка вырваться не удалась – пробежать смогла лишь несколько метров. Копылов

рассвирепел и настигнув меня тремя прыжками, потащил в конец здания к кладовым, где никогда

никого не было. Прислонив к стенке, держа одной рукой за волосы, другой стал наносить удары в

живот. Это была невыносимая боль. Боль, которую невозможно было терпеть. Жгучая,