Исповедь гипнотизера

— секс в этих отношениях играет, понятно, не последнюю скрипку, машина и сберкнижка также кое-что значат, поэтому приходится иногда пускаться на подработки; любовница необходима ему и затем, чтобы вносить в жизнь столь недостающий бывшему мальчику, Потомку Воинов и Охотников, момент тайны и авантюры, а также чтобы контрастом освещать достоинства супруги и прелесть дома;

— и это не исключительное, а заурядное, знакомое и женщинам положение, когда связь на стороне усиливает привязанность к своему, но тем тяжелее, возвращаясь домой, смотреть в глаза, обнимать, произносить имя — не лгать, нет, всего лишь забывать одну правду и вспоминать другую…

Они думали, что это их не постигнет.

Были гармоничны по статям и темпераментам, оба сведущи и щедры. Но, еще свежие и сильные, все чаще обнаруживали, что не жаждут друг друга. Они знали на чужом опыте, что все когда-то исчерпывается; все, о чем могут поведать объятия и прикосновения, все эти ритмы и мелодии скоро ли, медленно ли выучиваются наизусть, приедаются и в гениальнейшем исполнении, — знали, что так, но когда началось у них… Какие еще открытия? И зачем?..

Наступает время, когда любовь покидает ложе, а желание еще мечется. Две души и два тела — уже не квартет единства, а распадающиеся дуэты. И тогда выбор: вверх или вниз. Либо к новому целомудрию, либо к старой привычке… Далее ширпотреб — измена, но иная верность хуже измены. Признание в утрате желания казалось им равносильным признанию в смерти. И они молчали и замерзали, они желали желания…

Он верил, что все наладится, — только прояснить что-то, из чего-то вырваться, к чему-то пробиться… То порывал с любовницами (до этой были еще), то ссорился на ровном месте с женой (обычно как раз в периоды таких стоических расставаний); то отчуждался от матери и на это время обретал особую решимость заниматься детьми, рьяно воспитывал — но сближение и здесь вело к положению, когда не о чем говорить. Уходил с головой в работу, отличался, перевыполнял планы, изобретал, изматывался до отупения — брался за здоровье и спорт; но здоровье усиливало томление духа и кончалось всего чаще новым романом. «Люби природу и развивай личность», — внушали разумные. Ходил в горы, рыбачил, занимался фотоохотой, кончил курсы английского, выучился на гитаре, собрал библиотеку, которую не прочесть до конца жизни. Учился не стервенеть, погружаясь в ремонты, покупки, обмены. В машине ковырялся с удовольствием, стал недурным автомехаником, пытался приохотить и сына. Помогал многим, устраивал, пробивал, возил, доставал, выручал, утешал, наставлял на путь… После скоропостижной смерти друга попытался запить. Не вышло. Ни алкоголь, ни прочие жизненные наркотики не забирали до отключения. Сосредоточиваться умел, но ограничиваться — то ли не желал, то ли не смел. Что-то жаждало полноты…

Был момент в разговоре, когда он вдруг весь налился темной кровью, даже волосы почернели. И голос совсем другой, захрипел:

— А у вас побывамши, я вот чего… Не пойму, док, не пойму!.. Ну больные, ну психопаты. Жертвы травм, да? Всяких травм… Я поглядел, интересные есть трагедии. А вот как вы, док, терпите сволочных нытиков, бездарей неблагодарных, которые на себя одеяла тянут? Мировую скорбь развозят на пустоте своей, а?.. Как вас хватает? Помощь им подавай бесплатную да советчиков чутких на все случаи, жить учи, да не только учи, а живи за них, подноси готовенькое, бельишко постирай! Знаю, знаю таких — а сами только жрать, ныть и балдеть! Слизняки ползучие!..

— Кто душу-то натер?

— Да у меня ж распустяй Генка растет, мелочь, балдежник. И Анька… Ни черта не хотят, ни работать, ни учиться, а самомнения, а паразитства…

Отошло — разрядился. Приступы такие бывают после клинической смерти. Ему нужно было еще обязательно рассказать мне о друге.

— Заехал к нему навестить как-то в праздник, движок заодно посмотреть у «москвичишки» его, мне лишь доверял. Издевался: «И что ты, Славей, всех возишь на себе, грузовик, что ли? Чужую судьбу не вывезешь, свою и подавно». — «Не учи ученого, — отвечаю. — А ежели не везет грузовику, значит не тот водитель». — «Нет, — говорит, — не везет, значит везет не в ту степь».

Захожу — вижу СОСТОЯНИЕ. Вот если бы знать… Ну что, говорю, Сергуха, давай еще раз оженимся, рискнем, а? Есть у меня для тебя красивая.

У него уже третий брак развалился. После каждого развода капитальный запой. Тридцать пять, а седой, давление скачет. Вешались на него, однако не склеивалось, то одно, то другое, хотя и характер золото, и трудяга, и из себя видный… Я-то знал, что не склеивалось. Любовь такую давал, которой взять не могли…