Исповедь гипнотизера

— Кампс, кампс, брызги отсрочили. Кувалдой по инфузориям вразрез нетипично. Эдельвейс-Капабланка, две тысячи двести три. Психоуправление психомассой. Поймут, не услышат. Напрасно пересохло, нет перехода. Стратегические суггесторы на оргазм поймались, ха-ха, тут их и скушали волновые стерилизаторы. Удивленная пепельница. Апокалипсис покачнулся.

— А чем кончится?

— Топ со смыком. Предскажут в антракте. Евгеническая конституция, Кордильеры, число забуду. Демонтированное размножение. Искали, нашли, ушли. Галактика гарантировала. Самке электрозавра понадобились бегемоты, а ног не было.

— А что такое случилось… с ногами?

— Математь, математь, половая субстанция! Никаких мочеточников! Единая психоматерь и мерная поступь железных. Внук тысяча тринадцатой степени был летающим деревом. Животноводство. Всеобщая пеня.

— Это что, эта всеобщая пеня?..

— Бессмертие заморозили. Тело вас колыбелит, альдебараны, нельзя вечно телепатическое скотоводство, ей-богу, психиатрические провокации…, — он захихикал, — что нами, то сами, были всем, забыли, да, из себя полетели… Промежуточное молоко, информация. Эдельвейс, помпидушечка, умоляю, не отождествляйте, — приказываю! — он вдруг потемнел. — Не отождествляйте круговороты!

— Да что вы, успокойтесь. И не думаю…

— Вот так и иди, привязанный. Ведь я объясню. Я подумаю, вы поймете. Долой психистику! В лично вашем пространстве времени занял очередь. Триста отдельной, масла сто пятьдесят. Прошлое результат будущего, вы наврете. Сыра двести, пакет молока.

У дверей магазина сделал три вялых гимнастических приседания, повернулся ко мне спиной и заковылял на другую сторону. Я вошел, купил именно то, что им было названо, а вернувшись домой, записал, насколько сумел, нашу беседу.

…Трезвый голос говорит: совпадения. Просто совпадения, каких уймы, самых фантастических совпадений… Согласен. Но совпадений ничего не значащих не бывает. Каждое совпадение о чем-то дает знать. Не могу сейчас выразить это более четко.

Когда мы смотрим кинопленку, прокручиваемую назад, или слушаем перевернутую магнитозапись, происходящее сперва поражает нас нелепостью и непредсказуемостью, каким-то судорожным трагикомизмом. Вскоре, однако, начинаешь привыкать, вживаешься, соображаешь. В этом мире пища выходит изо рта и отправляется на тарелку, оттуда на сковородку; потом превращается в зерна, клубни, колосья, в живых баранов, коров… Мертвые воскресают и делают все, чтобы помолодеть, поглупеть, превратиться в младенцев, уйти в чрево. Деторождение необходимо для любви, любовь — для мучений и одиночества, эти последние — для безмятежности. Деньги нужны, чтобы работать, учимся, чтобы ничего не знать, все правильно? Боги превращаются в людей, люди звереют, уходят в леса, залезают на деревья, теряют речь, обретают хвосты, жабры, исчезают в океане, во мраке первомолекул… Проявленная фотопленка растворяет изображение, свет становится тьмой — но там он все равно свет, только в обратную сторону…

Из мира торобоан — где время течет из будущего в прошедшее, фантасты уже, кажется, выжали все возможное. Что до меня, то я после того визита начал подозревать, что живу с ним в одной комнате. Естественно, когда я прихожу, он уходит, и наоборот, мы не успеваем взглянуть друг на друга. Но иногда, когда не тороплюсь, мне попадаются его свежие следы — предчувствия, необъяснимая уверенность, проблески ясновидения — все эти шалости, щекочущие рассудок.

А плотнее всего — во сне, там, в зародышевой темноте…

Мне и нашептали там какие-то прозрачные мальчики, что родился я, потому что умер. Ну что ты упираешься, дяденька, это поезд в обратное время, ты что, боишься пересадки? Ты едешь сам, мы тебя не тащим, мы только проводники. Пошли, пошли, дяденька, антивремя не ждет…

Там за изгибом дней истины естество, с той стороны видней, с той стороны всего.

Здешние жуть и мрак Там красота и свет. Лишь догадайся, как вывернуть да и нет.

Там бытия скрижаль, звук твоего следа может быть очень жаль если бы навсегда

А?… Пошли к черту, родные, сказал я, проснувшись. Вас нету и быть не может. Никакого торобоана. А эти прорицатели, пролезающие во все времена… Ну их к специалистам. Помрем — увидим…

Не раз замечал: при усталости речь начинает самоопережаться: «пяй чить» вместо «чай пить». А среди детей особо чувствительные, эти бессознательные телепаты и ясновидцы, которых легче всех обмануть словами, но невозможно чувствами, — отличаются упорной склонностью читать и писать наоборот — торобоан… Одно время, мама рассказывала, и я был такой торобоанец, потом прошло…

Больше Юра ко мне никогда не заходил, при встречах не проявлял узнавания.