Исповедь гипнотизера

Или взять алкоголиков: обычно компанейские, свойские ребята, мастера на все руки. Внушаемость беспредельна. Сомнамбулизм — очень часто, в групповых сеансах — почти стопроцентный. Уже после двух-трех сеансов при одном запахе водки (или его внушении) беднягу выворачивает наизнанку.

Но вот, трезвый как огурчик, выходит из клиники, попадает в компанию прежних дружков. Внушаемость начинает работать наоборот.

…Кто окажется сегодня актером гипнотического спектакля? Кое-кого сразу вижу. Вот… вот… А здесь — анти…

Есть ли какой-то гипнабельный тип? Кто легче всех «поддается»? Среди сомнамбул и пикники есть, и астеники, и атлеты. В основном сложены гармонично, у большинства отпечаток здоровья — и физического и психического. Симпатичные, милые, душевные люди». Интеллект всевозможный, бывает и очень высоким; но обязательна при том некоторая детскость, доверчивость, простодушие. По кречмэровской шкале: шизотимиков меньше, чем циклотимиков, но ярких циклоидов мало, вообще мало крайностей.

Нельзя исключить и случайности: сегодня попали эти, а завтра те… Настроенность, минутное расположение… Есть и гипнотическая упражняемость: тот, кто впал в сомнамбулизм хоть однажды, потом впадает в него легче.

Конечно, будет много молодых. Внушаемость молодости: открытость добру и злу, потребность следования авторитету, потребность веры. Одно удовольствие проводить сеансы в школьных и студенческих аудиториях,

Но параллельно — антивнушаемость. Негативизм, упрямство и нетерпимость. Упорное отстаивание самостоятельности… И это необходимо и благодетельно. Только развитый просвещенный дух с точным самосознанием может привести две эти силы если не к примирению, то к подвижному равновесию.

Редок глубокий транс среди людей старше пятидесяти. Почему? Снижение подвижности психики. Недоверчивость. Страх оказаться в «несолидном положении»…

Падает восприимчивость: природа велит не учиться больше, а только учить. (О такой природе только и скажешь: натура — дура.) Иногда кажется, что внушаемость у старика исчезает, но это не так. Внушаемость становится узкой. Старику можно внушить многое, если попасть «в струю». Я имею в виду, конечно, старика не по хронологии, а по психическому, душевному возрасту.

Однородность состава повышает внушаемость: соединяй и властвуй. Собрав в аудитории исключительно пенсионеров, можно многих из них перевоплотить в юношей…

Итак, начали.

…На сцене шестнадцать усыпленных. Спят еще в зале, там и тут поднимают руки, зовут…

— Сон. (Хорошая каталепсия.)

— Сон. (Будет хорошо двигаться, пластический тонус.)

..А это что такое? Шутник, симулянт — дрожат веки, да и руки тоже… Открыть глаза. То-то…

Я не сержусь, но притворяться надо квалифицированно, как тот ученик знаменитого психиатра Эскироля, который на одном из занятий изобразил эпилептический припадок. На предыдущем учитель говорил, что такой припадок симулировать невозможно. Когда ученик с внезапным страшным криком упал и изо рта его показалась пена, Эскироль испугался, велел удерживать, стал говорить о том, как коварна болезнь, как не щадит никого, в том числе и врачей. Вдруг ученик прекращает припадок, улыбается и встает… Ученик этот стал выдающимся психиатром.

Притворяться загипнотизированным трудно: само притворство отчасти есть аутогипнотическое состояние. Границы между гипнозом и самогипнозом так же размыты, как между внушением и самовнушением.

Пятнадцать. Всё-что-угодно.

— Все спящие меня слышат. Все слышат только меня. Все бодры. Всем открыть глаза.

Открыли глаза тринадцать. Двое продолжают спать — летаргическая форма… Теперь работать легко, все в руках — нужны только воображение и энергия до конца сеанса, импровизация.

Внушением полного сна (или временной глухоты) можно целиком отключать сомнамбул, и пока спят, говорить со зрителями. Вот сомнамбулы с упоением танцуют под мой аккомпанемент, зрителям завидно, хочется присоединиться, не верится, что веселые, возбужденные люди глубоко спят… А теперь чуть-чуть страшно: упоительный танец продолжается в мертвой тишине, под галлюцинаторную музыку.

Стоп! Так остались!..

Все застывают в позах, в которых их застигло внушение. Кинопленка остановилась: замороженный танец.

— Теперь каждый займется своим делом. Вы, девушка, вяжете сиреневую кофточку. Вы — чистите картошку. Вам три года, поиграйте в песочек… Соберите букет цветов на этой поляне. А вам в руки скрипка, вы Давид Ойстрах, играйте.

Молча, пластично… Какие точные, богатые, тонкие, изысканные движения…

А ведь он, скорее всего, не держал никогда скрипки в руках. Но, конечно, скрипачей видел… Невидимый смычок вдохновенен.

— Вы — дерево, роскошное, раскидистое, ветвистое. — (Непередаваемое выражение лица… Руки раскинуты… Чуть покачивается.) — Идет сильный дождь… ветер… Ветер… — (Что делается с ее руками! — Трепещут листья…)

— Вы неандерталец, пещерный человек. — (Лицо принимает суровое выражение.) — Возьмите эту дубину. Вон — видите, там саблезубый тигр. Будьте мужчиной.

Бросается, замахивается, в ложе шарахаются… Ничего страшного, дубина галлюцинаторная.