Исповедь изгоя

Через месяц Чурсину удалось узнать кое-что подробнее о залетной птице. Информация его базировалась на очень короткой биографии, которую во время представления рассказал Олег Иванович, и на слухах, отчасти, правдивых. До появления в «кооперативе» Левин возглавлял высшую партийную школу при областном комитете партии. Должность высокая и очень престижная. Многие начальники считали за честь побывать в стенах этого солидного заведения. В стан партноменклатуры Левин попал по огромному блату. Попал благодаря своему однокласснику Василию Скворцову, работавшему в одном из общесоюзных министерств. Друзья довольно часто встречались летом, когда отдыхали в санатории, который находился в двух шагах от берега Черного моря.

Шли годы. Огромная страна под руководством многомиллионной армии коммунистов оказалась в очередном круговороте экспериментов. Неожиданно поступила депеша из самого партийного верха, ВПШ ликвидировали. Левин решению безропотно подчинился. Он в тот же вечер перезвонил в Москву и поделился своим горем. Скворцов обещал помочь, намекал о работе в столице. Олег Иванович стал советоваться со своей супругой. Та наотрез отказалась куда-либо ехать. Ее родители тяжело болели. Тесть и теща никогда в почете у Левина не были. Он их люто ненавидел, ненавидел за пролетарское происхождение. В равной степени ненавидел и свою жену, на которой по своей неопытности и молодости, женился по любви. Уже больно красивой была Татьяна. Она почти каждую ночь снилась студенту исторического факультета. Его друг Васька намного оказался практичнее. После окончания металлургического института он получил распределение в столицу огромной страны. Через неделю уже работал в министерстве. Он не любил свою жену, но страшно лелеял. И было за что. Дочь заместителя министра была уродиной, но своего красивого мужа любила. Левин понял свою ошибку позже, когда его распределили учителем в таежный район. В деревне по ночам выли волки, да свистела пурга. Благодаря корешу, Олегу Ивановичу удалось попасть в Помурино. Один год он учительствовал, потом занял кресло заведующего районного отдела народного образования. Пять лет руководил ВПШ…

Новенький почему-то сразу невзлюбил самого молодого историка кафедры. Чурсин заметил это мгновенно. Левин всех коллег приветствовал за ручку, Анну Петровну чмокал в щечку. Чурсина не замечал. Пренебрежение новенького к своей персоне, Чурсина мало волновало. Однако было неприятно. Его первые попытки, как секретаря партийной организации, в определении Левину постоянных или временных поручений, последним полностью игнорировались. Чурсин делал очередную попытку и вновь отказ. Вынес этот вопрос на партийное собрание. Какой-либо критики в адрес новенького, к его удивлению, не прозвучало. Робкую попытку осудить позицию Левина, сделал один лишь Горовой, и то в очень вежливой форме. На этом все и закончилось.

Чурсин для бывшего партийного начальника оставался пустым местом. В этом он убедился еще раз через несколько дней. Заседание партийного комитета было посвящено пропаганде исторических решений очередного партсъезда. Пригласили и секретарей партийных организаций. Чурсин был сильно удивлен, когда им представили руководителя лекторской группы Левина. Олег Иванович от нагрузки, которую взвалили на его узкие плечи, просто сиял. Еще через месяц институтская многотиражка поместила большую статью с его фотографией, в которой он делился опытом пропагандистской работы. К «авторитету» Чурсин больше не приставал…

Не хотел Чурсин слушать его и сейчас, на этом заседании кафедры, когда решалась судьба его будущей монографии. Левин, словно павлин с распущенным хвостом, вальяжно ходил по комнате и испускал экспромтом десятки цитат из ленинских работ, из материалов партийных съездов. Иногда он останавливался и поднимал кверху свой указательный палец. На миг замолкал. Через несколько мгновений его мозг производил очередную мысль или идею, которая была ядовитее предыдущей. И все это «научное» сводилось к единому выводу. Тема монографии кандидата исторических наук Чурсина недиссертабельна. Чем больше мужчина-карлик маячил, тем больше Чурсин убеждался в его недобросовестности. За целую неделю Олег Иванович так и не соизволил прочитать несколько страниц печатного текста, где все и вся было разложено по полочкам. Последовали другие выступления. Чурсин их не слушал. Исход был предопределен заранее. Начали голосовать. За признание недиссертабельности темы научного исследования проголосовала вся кафедра, за исключением самого соискателя. На этот раз Чурсин не остался на кафедре, он сразу же пошел на остановку. Минут через пять мимо него прошел Левин. Его лицо сияло в победной улыбке…

Через две недели Чурсин позвонил в Тарск. Через неделю его пригласили на заседание опорной кафедры. В университет он ехал с большими надеждами. Уезжал оттуда с огромными планами на будущее. Тема его монографии единогласно была признана актуальной и диссертабельной. Через два месяца ее утвердили в Москве. Оставалось только работать и работать…