Исповедь изгоя

Сегодня после трагического для него решения партийного комитета он четко понял, что эта организация, в рядах которой он был более десяти лет, его не понимала. Скорее всего, не хотела понимать. От этой безысходности, ему хотелось плакать. Он и заплакал бы, если бы не многочисленный поток людей. Кое-кто из них, глядя на импозантного мужчину возле мусорного ящика, крутил пальцем возле своего виска. Были и те, кто предлагал ему свою помощь. Чурсин на их предложения ничего не говорил. Он только улыбался. Сильные колики в сердце еще давали о себе знать. Минут через двадцать ему стало легче. Он осторожно приподнялся и также осторожно сделал первый шаг. Боли исчезли. Он неслыханно обрадовался и вновь стал бродить по городу.

Многотысячный город заканчивал свой очередной трудовой день. Свидетельством этому были полупустые автобусы и трамваи. Исчезли из вида и стайки школьников, которые совсем недавно, то там, то здесь своими звонкими голосами извещали о своем присутствии. Незаметно на землю опустились вечерние сумерки. В окнах некоторых домов появился свет. Чурсин посмотрел на свои часы. Они показывали около девяти вечера. Он внезапно вздрогнул. После заседания партийного комитета прошло почти пять часов. Ларису он не видел с самого утра. У него опять появился страх за свою любимую женщину. Тяжело дыша, он засеменил в сторону ближайшей остановки. Через полчаса он был возле своего дома. Открыл дверь.

Лариса сразу же бросилась ему на грудь. В один миг они сомкнулись и через такой же миг разомкнулись. Лариса, отпрянув от своего мужчины, тихо произнесла:

– Егорушка, молчи сейчас и ничего не говори… Я все знаю, что произошло… – Затем со слезами на глазах, тяжело вздохнула и прошептала. – Я все знаю и понимаю тебя, мой любимый человек…

Чурсин отказался от пищи, которую для него приготовила его любимая. Сейчас ему было не до этого. Он еще никогда в своей жизни, как сейчас, не чувствовал свою усталость. И не только усталость. Сейчас он, как никогда еще раньше, почувствовал свою никчемность и бесполезность не только для общества, но и для партии. Последнее его просто убивало. Он, лежа в кровати, все еще не понимал, что же страшного и крамольного он сделал в этой жизни, полюбив молодую девушку, студентку своей группы. Он всегда с нею поступал, как порядочный мужчина. На какое-то время он отрывался от своих тяжелых мыслей и поворачивал голову в сторону нагой женщины. Она улыбалась, улыбался и он. Улыбался через силу. Лариса прекрасно знала содержание мыслей своего любимого человека. Она почти никогда не мешала ему размышлять, особенно в трудные моменты их совместной жизни. К сожалению, лавина трудностей преследовала их обоих почти каждый день. И в этот вечер она вместе с ним переживала. За прошлое «содеянное» ее любимый получил партийное взыскание, которое уже носил четыре года. Сегодняшнее взыскание была куда страшнее. Беспартийные не могли быть преподавателями общественных наук, не говоря уже об истории КПСС.

Бесперспективность его в жизни очень беспокоило мать ребенка, который уже шевелился в ее животе.

Чурсин, угадав мысли рядом лежащей, кисло улыбнулся и уверенно произнес:

– Лариса, сильно не переживай… После исключения из партии у меня будет больше времени и тогда мы, без всякого сомнения, зарегистрируемся.... – Затем после короткой паузы добавил. – И сделаем все возможное для нормальной жизни нашего первенца…

Через несколько мгновений руки лежащих скрестились на выпуклом животе женщины. Сейчас их объединяло одно – общий ребенок. Ради него они жили и делали все возможное для его счастливого будущего.

Бюро районного комитета партии персональное дело коммуниста Чурсина рассмотрело в конце октября. До очередной годовщины Великого Октября оставались считанные дни. К огромному удивлению Чурсина формулировка «половая распущенность», как указывалось в решение партийного комитета, не была признана. И в этом была заслуга одного из членов бюро. Директора завода метизного завода Петра Соседко Чурсин знал давненько, почти с самого начала своего приезда в Помурино. Метизники часто приглашали молодого историка для чтения лекций. Хотя дружеских контактов мужчины между собой не имели, но приветствовали друг друга всегда по ручке. Петр Иванович в состав бюро был избран совсем недавно. Чурсин об этом знал, но никогда не предполагал, что он встретится с этим человеком во время очередной «промывки». Как и не ожидал, что после зачтения информации по его делу первым напросится выступить директор метизки. Петр Иванович привстал из-за стола, и отставив стул в сторону, немного хмыкнул себе в кулак. Затем повернулся к Чурсину и напрямую его спросил:

– Егор Николаевич, скажи откровенно, изменял ли ты своей студентке, с которой сожительствушь?