Исповедь изгоя

Чурсину сейчас было не до объяснений знакомого мужчины. Он со злостью бросил трубку. Затем ринулся в свою комнату и упал на кровать. Лариса весь разговор слышала и стала плакать.

В этот вечер и в эту ночь в небольшой комнате «хрущевки», находящейся на улице Краснозаводской, произошла настоящая человеческая трагедия. Умный и одаренный человек, придавленный партийным диктатом, умирал не только как личность, но и как талант. Умирала, как человек, и его любимая женщина. Лариса уже не сомневалась, что у ее мужа уже никогда не будет будущего в этом обществе. Эту ночь никто из них не спал. Никто не проронил ни слова. Мужчина лежал с закрытыми глазами и все о чем-то думал. Каких-либо планов на жизнь у него не было, не было даже и на завтрашний день. Лежала с закрытыми глазами и молодая красивая женщина. Она ни о чем уже не думала. Она только тяжело вздыхала и всхлипывала…

После поистине удручающего известия о провале своего трудоустройства в Средней Азии, Чурсин впал в настоящую спячку. Он день и ночь лежал в постели. Лежал с закрытыми глазами. Он ничего не делал. Ни о чем не думал, ничего не кушал. Лариса для него сейчас тоже не существовала. Почти ежедневно звонил телефон, звонил иногда истошно. Чурсин к телефону не подходил, не подходил сознательно. Вести с кем-то разговор он не хотел. В том, что его из института в недалеком будущем выгонят, он уже не сомневался. Лариса со слезами на глазах смотрела на своего мужчину и тяжело вздыхала. Только и всего. Она уже изучила его характер. Вытащить любимого Гошку из его собственного внутреннего мира, для нее было безнадежным делом. В отличие от него, она ходила на занятия. Она не хотела иметь проблем с деканатом. Она все еще надеялась до рождения ребенка закончить второй курс. Домой она приходила очень уставшей, и выпив стакан чая, валилась в постель. К занятиям она не готовилась. У нее, как и у ее любимого мужчины, была полнейшая аппатия к человеческому обществу, да и к жизни…

Чурсин на работу вышел через две недели после праздников. За время его отсутствия в стенах института ничего не изменилось. Не изменилось и отношение коллег к его персоне. Все было по-старому и в этот понедельник. На его приветствие никто не ответил. Лишь одна Анна Петровна слегка кивнула ему головой. Он подошел к своему письменному столу и увидел стандартный лист бумаги. На нем размашистым почерком было написано «Уважаемый Егор Николаевич! Настоятельная просьба зайти в отдел кадров». Внизу стояла дата и подпись. Подпись была неразборчивая.

Чурсин сразу же направился в отдел кадров, который находился на первом этаже. Начальник отдела, бывший полковник запаса протянул ему руку, затем пригласил его в свой кабинет. Разговор между мужчинами получился очень откровенный и конфиденциальный. Егор Петрович Дуров, так звали начальника кадров, без всяких обиняков представил Чурсину перспективы его пребывания в вузе. Они были очень неутешительными. Для него все это было не новостью. В результате напряженной работы, даже будучи кандидатом наук, он уже несколько лет «просыхал» ассистентом. На деле это была мизерная зарплата. Рвение по научной стезе в конце концов могло быть также бесперспективным. Два партийных взыскания усугубляли эту участь. Чурсин ни на йоту не сомневался, ректор и партийный комитет никогда не простят ему «грехов». Он и сам не хотел всю жизнь ходить в подпасках у престарелых доцентов.

Дуров в конце встречи был еще более откровенным:

– Знаешь, мой тезка, я хочу сказать тебе по-честному… Уходи из института по собственному желанию… Они все равно тебя выживут, на прощание пришьют какую-нибудь статью… Я не скрываю, что три дня назад меня вызывали к себе ректор и партийный секретарь…

Нравоучения кадровика Чурсин не стал больше слушать. Он прекрасно знал, что полковник попал сюда по протекции и пристроился совсем неплохо. Его дети закончили «кооператив», получили хорошое распределение. Он кисло улыбнулся, и протянув пожилому мужчине руку, быстро вышел из кабинета.

В этот день у Чурсина было две ленты, четыре часа занятий. В начале второй ленты дверь аудитории, где он проводил семинарское занятие, широко распахнулась и внезапно появился Левин. Лицо его красным и страшно злым. Открыв дверь, он громко прорычал:

– Чурсин, я же тебе говорил, что ты допрыгаешься с этой любовью… Иди и смотри…

После своих слов он сильно матюгнулся и тотчас же исчез. Чурсин впервые видел такое разъяренное лицо шефа. И это его сильно насторожило. Он рванулся вслед за Левиным. За пределами аудитории творилось что-то невообразимое. Из всех комнат гурьбой валили студенты, обслуживающий пресонал и преподаватели. Никто ничего друг другу не говорил. Чурсин, встретив в многоликой толпе двух знакомых сотрудников, поинтересовался, что произошло. Они только дергали плечами и в общей толпе двигались к центральному входу, на улицу. Вскоре оказался на улице и Чурсин. Через несколько мгновений до его ушей донеслось:

– Лариса Сидорова убилась… Лариска убилась…