Исповедь королевы

— Встаньте, Бёмер! — сказала я. — Такое поведение мне не нравится. Честным людям не приходится просить на коленях. Я буду огорчена, если вы покончите жизнь самоубийством, но я не в коей мере не буду нести ответственность за вашу смерть. Я не заказывала это ожерелье и всегда говорила вам, что оно мне не нужно. Пожалуйста, не говорите мне о нем снова. Попытайтесь сломать его и продать камни по отдельности, вместо того чтобы грозить, что утопитесь. Мне очень неприятно, что вы устроили такую сцену в моем присутствии и в присутствии моей дочери. Пожалуйста, постарайтесь сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось! А теперь идите!

Он ушел. После того случая я стала избегать его. Однако до меня доходили слухи, что он все еще отчаянно пытается продать ожерелье. Я попросила мадам Кампан выяснить, насколько удачными оказались попытки Бёмера, потому что мне было искренне жаль этого человека.

Некоторое время спустя мадам Кампан сообщила мне, что ожерелье было продано султану Константинополя, который купил его для своей любимой жены.

Я вздохнула с облегчением.

— Как я счастлива, что мы больше никогда не услышим об этом вульгарном ожерелье! — сказала я.

Я проводила все больше и больше времени в Малом Трианоне. Мой театр был закончен, и я мечтала ставить в нем какие-нибудь спектакли. Я сформировала свою собственную труппу, которая состояла из Элизабет, Артуа вместе с некоторыми из его друзей, а также из Полиньяков и их друзей.

Моя невестка Мария Жозефа отказалась присоединиться к нам, заявив, что игра на сцене унижает ее достоинство.

— Но ведь если даже сама королева Франции может играть на сцене, то уж для тебя это никак не может оказаться унизительным! — возразила я ей.

— Может быть, я не королева, — ответила она, — но именно из таких, как я, и получаются королевы!

Такое ее заявление вызвало у меня смех, но она все же отказалась присоединиться к нам и вместо этого заняла свое постоянное место среди зрителей. Мсье Кампан оказал нам большую помощь в качестве суфлера и постановщика ролей, то есть выполнял те же самые обязанности, что и в те дни, когда мы тайно играли в спектаклях в одной из комнат в Версале. Но теперь все было по-другому. Это был самый настоящий театр. Я с неистовым восторгом отдалась игре на сцене. Мы поставили несколько пьес и комических опер. Я помню названия некоторых из них: «L'Anglais a Bordeauv»[95], «Le Sorcier»[96], «Rose et Colas»[97]. В пьесе «Le Sabot Perdu»[98] я играла роль Бабетты, которую на сцене целует ее любовник. Роль любовника играл Артуа. Об этом спектакле много говорили и писали, называя его почему-то оргией.

Казалось, люди уже забыли о той преданности, которую демонстрировали мне после рождения дофина. Памфлеты появлялись с пугающей быстротой, и королева всегда была в них центральной фигурой. Мне было непонятно, почему господа сочинители избрали своей мишенью именно меня. Думаю, это случилось потому, что я не была француженкой. Французы ненавидели Екатерину Медичи не из-за ее плохой репутации, а потому, что она тоже не была француженкой. Они называли ее «итальянкой». А я теперь стала «австрийкой».

Появилась популярная книжонка под названием «Les Amours de Chariot et Toinette»[99]. Она рассказывала о моей предполагаемой любовной связи с графом д’Артуа. С тех самых пор как я приехала во Францию, мое имя всегда упоминалось в паре с ним.

Как-то раз король в своих личных апартаментах нашел брошюру под названием «Vie Privee d’Antoinette»[100], это свидетельствовало о том, что у меня были враги в самом дворце. Один из них, должно быть, и положил туда упомянутую брошюру.

Я отказывалась читать подобные пасквили. Все это казалось мне таким абсурдным! Любой человек, который знал меня, просто посмеялся бы над ними. Тогда я еще не понимала, что мои враги намеренно выставляли меня в таком нелицеприятном виде, и, кстати, очень многие люди верили, что в жизни я действительно такая порочная и безнравственная, какой меня изображали в пасквилях.

По-видимому, считалось, что один из этих памфлетов я сочинила сама, потому что он был написан от первого лица. Этот литературный опус был еще глупее остальных, потому что просто смешно даже предположить, что, если бы я в действительности была виновата во всех преступлениях, которые мне в нем приписывались, я стала бы публично исповедоваться в них да еще позволила бы, чтобы мою исповедь напечатали и распространили.

«Екатерина Медичи, Клеопатра, Агриппина, Мессалина! Мои преступления превосходят те, что совершили вы! И если память о ваших бесчестных деяниях все еще заставляет людей содрогаться, то какое же возмущение может вызвать жестокая и похотливая Мария Антуанетта из Австрии!.. Жестокая королева, неверная жена, погрязшая в преступлениях и разврате!..»

Прочитав этот памфлет, я рассмеялась и разорвала его, посчитав, что никто не воспримет это всерьез.