Исповедь куртизанки

– И никакой лести, ты меня понял, Бучино? Сейчас не время.

Мы сидим рядышком на набережной, у мощной причальной стенки. Поверхность воды в лагуне впереди ровная, как стол. После того как толпа рассеялась, мы поднялись на арочный мост, прошли мимо Скуола Сан-Марко, а потом направились на север вдоль судоходного русла, тянущегося от Гранд-канала в сторону суши, пока не оказались в самой верхней части северного острова. Небеса прояснились, и хотя для променада еще слишком свежо, воздух остается ясным и чистым, так что нам открывается вид на остров Сан-Микеле и далее, до самого Мурано, где сотни стеклодувных мастерских изрыгают тонкие столбы дыма в прозрачный воздух.

– Итак, начнем с особы в желтом, той самой, которая не может удержать голову в одном положении даже в церкви. Она или знаменита, или отчаянно стремится стать таковой.

– Ее зовут Тереза Сальванагола. И вы правы, слава придает ей дерзости. У нее дом рядом со Скуола Сан-Рокко…

– …и список клиентов величиной с ее титьки, в чем я нисколько не сомневаюсь. Кто ее содержит?

– Есть один торговец шелком и другой, из Совета Сорока, хотя при этом она еще и ходит на сторону. В последнее время она принимает у себя молодого холостяка из семейства Корнер…

– …которому строила глазки во время выноса гостии. Она могла не утруждаться, он и так заглотил крючок вместе с наживкой и поплавком. Она смазлива, но слой штукатурки у нее на лице означает, скорее всего, что возраст уже дает о себе знать. Хорошо, кто следующий? Молодая, симпатичная, в темно-пурпурном атласном корсете с ярко-алым кружевом. Утонченная и изящная, с лицом, как у одной из Мадонн Рафаэля.

– По слухам, она не из города. Мне удалось разузнать о ней совсем немного. Она новенькая.

– Да, и очень свежа. Подозреваю, ей кажется, будто она играет в увлекательную игру и словно бы никак не может поверить в свою удачу. Это мать сидела рядом с ней? Впрочем, какая разница. Предположим, что да. Она не может заниматься таким делом в столь юном возрасте в одиночку, а когда они выходили, мне показалось, будто у них похожая линия губ. Но ты видел ее в тот момент? О, в этой невинности присутствует перчинка. Мужчины слетаются к ней, словно мухи на мед… Кто еще? На площади я видела еще одну, но рассмотреть ее не смогла – помешала статуя. Блондинка, вьющиеся волосы и плечи, словно взбитые подушки.

– Джулия Ломбардино, – отзываюсь я, а перед глазами у меня вновь встает его хромота и бородка, когда он пробирался сквозь толпу.

Синьорина ждет.

– И? Даже я смогла бы узнать ее имя, Бучино. Так что поздравлять тебя еще рано. Что еще?

Только не сейчас. Говорить об этом нет смысла, пока я не буду уверен.

– Она коренная венецианка. Умная, славится своей образованностью.

– Как за пределами спальни, так и внутри, полагаю.

– Она слагает стихи.

– Боже, спаси и сохрани нас от шлюх-поэтесс! Они куда скучнее своих клиентов. Тем не менее, судя по стаду, которое она собрала вокруг себя, она должна уметь рассыпать лесть ничуть не хуже, чем рифмовать. Был ли там кто-либо еще, о ком мне следует знать?

Поскольку я не был уверен в том, что это он, то предпочел промолчать.

– Никого серьезного, госпожа. Имеются и прочие, но все они работают в других приходах.

– В таком случае давай послушаем о них.

Некоторое время у меня уходит на то, чтобы рассказать ей все, что мне удалось узнать. Она слушает внимательно и лишь изредка задает наводящие вопросы. Когда я заканчиваю, она качает головой.

– Если все они добились успеха, то их здесь больше, чем я ожидала. Даже Рим не мог похвастать таким количеством.

Я пожимаю плечами:

– Признак времени. Когда мы приехали сюда, от попрошаек тоже было не протолкнуться. Война порождает хаос.

Она проводит пальцем по лбу. Теперь шрам уже почти не виден глазу, но, пожалуй, она до сих пор чувствует его.

– Есть какие-нибудь новости, Бучино? Ты знаешь, что там происходит?

Мы с ней не предаемся воспоминаниям о прошлом. Нам кажется, что лучше смотреть вперед, нежели оглядываться назад. Так что мне приходится ненадолго задуматься, прежде чем ответить, потому что трудно решить, о чем говорить, а о чем умолчать.

– Папа бежал в Орвьето, где пытается собрать выкуп, а его кардиналы вынуждены ездить на мулах, словно первые христиане. Рим по-прежнему захвачен солдатней, а грязная вода и гниющие трупы вызвали эпидемии чумы и холеры.

– А что слышно о наших людях? Адриане, Бальдасаре?

В ответ я лишь качаю головой.

– Если бы ты знал, то сказал бы мне, да? – настаивает она и не позволяет отвести взгляд.

Я вздыхаю.

– Да, я сказал бы.

Хотя мне и в голову не приходит поделиться с нею слухами о ямах, которые, как мне рассказывали, вырыли неподалеку от города, куда спихивают по сотне трупов в день, пересыпая их известью, причем безо всяких имен и могильных камней.

– А как насчет остальных? Джанбаттиста Роза сумел выбраться?

– Не знаю. Кажется, Пармиджианино остался жив, как и Августо Вальдо, хотя его библиотека погибла. Германцы растапливали его книгами плиты.

– О боже! Асканио?

Я вновь вижу, как он скрывается в том аду, позабыв свою маленькую книжицу.

– Никаких известий.